Детдом

С Невы дует теплый ветер. По аллеям Летнего сада и лицам гуляющих быстро пробегают кружевные тени. Кажется, что все люди и сам сад что-то скрывают. На скамейках дремлют молодые мамы и караулят спящих в колясках младенцев. Рядом с ними сидят петербургские интеллигенты и читают умные книги без картинок на обложках. У знаменитых статуй странные лица и странные фигуры. «Неужели кто-то действительно считает их красивыми?» – думает Антонина. На постаментах уже лежат опавшие листья.

Кай ждал ее у входа, со стороны Марсова поля. Он сидел на корточках и крошил булку уткам. Утки утробно крякали, торопливо глотали куски и были похожи на ожившие пузатые бутылки. Антонина окликнула его, он выпрямился и обернулся одновременно, двигаясь с этой своей негородской и вообще нечеловеческой грацией, и шагнул к ней, протягивая обе руки, развернутые ладонями вверх, и на пальцах у него были крошки от булки.

И она тоже не знала, как правильно, и потому протянула ему руку и пожала его жесткую ладонь и даже немного потрясла ее, а он опять засмеялся, почти беззвучно, но она уже немного привыкла к мурашкам от его смеха и поэтому почти не обратила на них внимания.

– Когда я только приехал в Город, – сказал Кай. – Я пытался жить здесь, потому что здесь было немного похоже на лес.

– Где – здесь? – удивилась Антонина.

– Здесь, в Летнем саду. Я думал, что смогу ночевать на деревьях. Но сторож прогнал меня. И я долго жил на скамейке на Марсовом поле, возле Вечного огня. Она и сейчас там стоит, я проходил мимо и смотрел ее. Она мне, как дом.

– С ума сойти! – искренне сказала Антонина. – Непонятно, как ты вообще выжил тогда.

– Твоя мама говорит: у меня высокие адаптивные возможности. Твой отец говорит: хорошая генетика.

– А ты сам-то что думаешь?

– Я не скажу тебе, – просто ответил Кай.

– Но почему?!

– Это уже был бы ответ. Я звал тебя говорить о другом.

Антонина насупилась, но Кай как будто не обратил на это внимания.

– Ты с самого начала понимала меня лучше, чем другие. Там, на море – лучше, чем я сам. Теперь мне нужен совет.

– Я тебя слушаю, – мигом растаяла Антонина.

Совета у нее спрашивали редко. На работе она считалась деловой и исполнительной секретаршей. Не более, но и не менее – начальство ее за то и ценило, и неплохо оплачивало ее вполне квалифицированный труд. Немногочисленные друзья и подруги, большинство из которых получили высшее или хотя бы средне специальное образование, полагали крупную Антонину женщиной, безусловно, приятной и эффектной, но недалекой. Виталик, несомненно, посоветовался бы с ней, если бы нашелся повод. Загвоздка заключалась в том, что в налаженной жизни Виталика советы как бы и не требовались вовсе.

– Мне нужно понять, где спрятан крест и все остальное, – сказал Кай. – Я чувствую, что знаю, но не могу сообразить. Понимаешь?

– Пока не очень, – Антонина присела на скамейку и накрутила на палец прядь жестких и густых волос, которые она носила свободно распущенной копной. При ее росте и статях это было вполне позволительно и весьма эффектно. – Ты хочешь сказать, что твоя амнезия еще не окончательно прошла и ты не все вспомнил?

– Нет. Я думаю, что вспомнил все, что мог. Просто это где-то в моих руках, в моей голове, но я не понимаю – где.

– Я мало знаю об этих сокровищах. Что они такое?

– Я знаю еще меньше. Это что-то такое, что во время войны с немцами спрятал мой дед. Он даже не украл напрямую, как я теперь понимаю. В какой-то момент он просто растерялся и не знал, кому отдать. Могилев захватили немцы, в Ленинграде начиналась блокада, и многие думали, что его тоже вот-вот захватят. Теперь они лежат шестьдесят лет и уже превратились в клад. А этому кресту – почти девять веков.

– Здорово! – вздохнула Антонина. – Интересно. А ты их когда-нибудь видел?

– Я видел крест, – сказал Кай. – Отец показывал мне, это я точно помню. Он большой и темный, с не ограненными камнями. Я часто видел его и потом, в зеркале.

– В зеркале? – удивилась Антонина.

– Да. Ты не помнишь? На море ты видела меня… почти без одежды. Вот! – Кай расстегнул рубашку и распахнул ее. Антонина невольно подалась назад. – Видишь?

С левой стороны на груди Кая была качественно выполненная трехцветная татуировка в форме креста. Из-за хорошо развитых мышц груди крест казался слегка изогнутым.

– Это он? – спросила Антонина, протянула руку и осторожно дотронулась пальцем до татуировки. Кай улыбнулся и прижал руку Антонины своей ладонью.

– Слышишь, как бьется сердце? Чувствуешь, как горячо? – сказал он. – Я – Кай, но в моей груди нет льдинок. Они растаяли.

Антонина с силой отдернула руку.

– Что же с кладом? – отчужденно спросила она. – Отец показал тебе крест, а потом?

– Наверное, он что-то говорил при этом, – вздохнул Кай. – Но я не помню – что. Только картинку.

– Но, может быть, он так и не рассказал тебе? Собирался рассказать позже, когда ты подрастешь?

– Может быть и так… Но я как-то чувствую здесь, – Кай приложил руку ко все еще раскрытой груди. – Что могу знать, должен понять… И это где-то совсем близко.