Детектив для уютной осени

– Если б она исчезла сразу после кражи, ее заподозрили бы, – возразила Кристина.

– Кто? – поинтересовался Василий Васильевич. – Мы? Кому какая разница, кого и в чем мы подозреваем? Мы можем подозревать, что изумруд похитил Реджеп Эрдоган, турецкий президент! И что? И ему наплевать, и нам удовольствие, такую шишку подозреваем, как-то возвышаемся!

Все молчали и смотрели на него.

– Ты сама сказала, что обращаться в органы не станешь, – продолжал Василий Васильевич. – И Мура, она тогда была Антипия, тебя поддержала. Вор, если это слышал, наверное, возликовал и до сих пор ликует. Ему от наших подозрений ни тепло, ни холодно. Его за них на зону не отволокут.

– Изумруд мог взять кто угодно, – напомнила Мура. – Лючия в том числе.

– И все-таки я думаю, что она не брала.

– Ты так думаешь, потому что от нее у тебя слюни текут, – ни с того ни с его отчеканила Мура. – Красивая женщина не может быть замешана в воровстве, так?

Василий Васильевич засмеялся.

– Не хочется, чтобы была замешана, – поправил он с удовольствием. – И не текут у меня слюни!..

Мура отвернулась.

– И еще деталь, – продолжал Меркурьев, наслаждаясь ее ревностью. – Мы о ней забыли. Утром все двери в доме были заперты. То есть Ванюшка ушел на маяк, а за ним кто-то запер. Или столкнул его, вернулся в дом и только тогда запер двери.

– И чего нам делать-то теперь? – спросил Саня, набычившись. – В ментуру бежать? Так от них толку никакого не будет, дело закрыто – свалился пьяный, мало ли их падает!..

– Нужно установить точно, кому принадлежит дом на взморье, – сказал Меркурьев. – Саня, это ты сделаешь.

– Да я проверял перед покупкой. Захарыча дом.

– Нужно еще раз проверить. И попробовать узнать, где может находиться дочь Виктора Захаровича, сколько ей лет и кто она.

– Какая дочь? – спросила Кристина. – При чем тут его дочь?

Меркурьеву не хотелось вдаваться в подробности – тогда пришлось бы объяснять и про Канта с Бесселем, а это было невозможно в зале, где пахло вкусной едой, горел уютный свет и белая балерина кружилась на крышке рояля!..

Он сказал, что слышал, как старик рассказывал, что ищет дочь, и вполне вероятно, дом принадлежит не ему, а этой самой дочери, мало ли какая может возникнуть путаница в документах, особенно если у дома длинная история.

– Я разузнаю, кто такая Лючия. Сань, ты мне поможешь. У тебя тут наверняка все свои – и в ГИБДД, и в паспортном столе.

– На том стоим, – пробурчал Саня. – На своих, в смысле. Никаких дел не поделаешь, если кругом чужие. А когда свои…

– Нужно найти изумруд, – подала голос Мура. – Это сейчас самое главное.

Весь вечер она больше слушала, чем говорила, вытирала салфеткой нос, и в конце концов кончик его совсем покраснел.

– Ты похожа на кролика, – сообщил ей Меркурьев, поднимаясь. – Зачем ты то и дело трешь нос?

Они вышли на крыльцо, в дождь и синий свет фонарей. Давешний несуразный пес жался боком к кирпичам стены, тарелка с фарфоровыми завитками была вылизана до блеска.

– Так ты ему мясо отдал? – спросила Кристина, рассматривая пса. – Вот этому?

Пес шевельнул хвостом. Он переводил настороженный взгляд с одного на другого, поднимал и опять опускал уши, словно вспоминал о чем-то и пугался.

– Дождь, – сказала Мура безучастно.

– Я ща машину подгоню, – Саня скатился с крыльца, хлопнула дверь, заурчал мотор, зажглись фары. В столбах света летели частые капли.

– Ну, держись, – сказал псу Меркурьев. – Будь осторожен, впереди зима.

Они старательно не смотрели друг на друга, и на собаку, которая все молотила хвостом, тоже не смотрели.

– Пошли, пошли, – Василий Васильевич подтолкнул девиц в спины.

– Че вы там застряли? – в окно крикнул Саня. – Поехали!.. Нам неблизко!..

Меркурьев сбежал с крыльца, распахнул заднюю дверь, в салон первой пролезла Кристина, а за ней Мура. Меркурьев плюхнулся на переднее сиденье, и тяжелая машина, перевалив через бордюр, выбралась на дорогу.

– Включи радио, – попросила Кристина, когда молчание стало невыносимым.

Саня смотрел на дорогу, стучали «дворники». Меркурьев повернул тюнер, и в салоне грянул шансон.

– А, вашу мать, – прорычал вдруг Саня, вывернул руль, корпус дрогнул, и джип заскакал по трамвайным путям. Двигатель возмущенно взревел, а Саня поддал газу.

Никто не говорил ни слова.

Они влетели на тихую улицу, колеса застучали по брусчатке, вывеска «Чайковский» надвинулась на них.

Саня приткнул джип рылом прямо в ступеньки, распахнул дверь и побежал наверх. Василий Васильевич встал на подножку, накинул капюшон и выглядывал, вытягивая шею.

Пес по-прежнему сидел, привалившись боком к кирпичам, и вид у него был неважный. Согнутая спина выражала отчаяние. Он ведь почти поверил – после мяса и руки, которая гладила его по загривку!.. Он почти поверил, хоть и знал, что верить нельзя никому и никогда.

Но он был еще очень молодой, полгода не исполнилось ему, и поэтому он поверил!.. А потом машина уехала, и на ней уехала его последняя надежда. Так бывает. Каждый для кого-то последняя надежда, хоть и не подозревает об этом и не хочет этого.