Детектив и политика 1991 №5

Теперь его вынуждали стать одним из мелких проводников слепой ненависти Идена к полковнику Насеру, а он упирался, словно капризничающий ребенок. И ничто, пожалуй, не отточило так образа мыслей Хилари, заставив осознать причину и корни душевного смятения, как события на Суэцком канале. Многим выдающимся людям случалось уходить из парламента в отставку, потому что их ловили на лжи. Иден же был возведен в пэры, после того как его откровенная ложь парламенту имела катастрофические последствия и для его правительства, и для него самого. Ложь о личной жизни оказывалась более заслуживавшей осуждения, нежели ложь о жизни политической, даже если результатом ее являлась гибель многих невинных людей. С тех пор как практика завоеваний вошла в ранг государственной политики, колониальные державы были повинны в актах терроризма, таких, как расстрелы в назидание другим и произвольное уничтожение деревень. Сегодня же, однако, терроризмом, похоже, считаются лишь проявления озлобленности ума, достигающие кульминации то взятием заложников, то минированием машин, то подбрасыванием чемоданов со взрывчаткой в общественные места. В конечном счете все эти действия бесперспективны и отличаются друг от друга лишь размахом. Так же, как слово "демократия" широко применяется сегодня самыми различными политическими течениями для обозначения самых различных социальных структур, так и терроризм служил инструментом репрессий еще на заре первых территориальных захватов. Заложников брали и задолго до того, как Ричард Львиное Сердце томился в темнице, ожидая, пока за него заплатят выкуп. Невинных людей истребляли с незапамятных времен, и по сей день мужчины, женщины и дети гибнут не потому, что в чем-то виноваты, но в назидание остальным. В постоянный шок от подобных вещей приходят лишь те, кто несведущ в истории, либо лицемерные знатоки. Таких мелких стандартов, как двойные, вообще не бывает. Стандарты изменчивы, словно погода, и заслуживают своей собственной шкалы измерений с учетом местных условий, преобладающих предрассудков, колебаний климата и прецедентов.

В Хилари приверженности подобным ценностям не предполагалось. Ничто в полученном им воспитании не должно было явиться фактором в выработке столь индивидуального восприятия природы вещей. Сформировали его обособленность обстоятельства рождения на железнодорожной станции — подобные обстоятельства бывают куда более опасными для душевного равновесия, нежели любые другие.

Очнуться от дум Хилари заставил свет, вспыхнувший в офисе "Сидарекса". Но только он увидел человека в капюшоне, ворвавшегося в поле зрения с абсолютно излишней яростью и сгребшего со стола груду ничего не значивших бумаг, как кто-то коротко и резко пробарабанил по его собственной двери. Хилари недовольно встрепенулся, словно человек, внезапно разбуженный от глубокого сна, и, спотыкаясь в темноте о мебель, направился к двери, чтобы пресечь эту попытку беспокоить его.

— Кто там? — крикнул он гневно.

— Полиция, — последовал ответ.

На Хилари пахнуло ледяным дыханием реального мира.

— Что вам угодно? — спросил он.

— Откройте дверь.

Оглянувшись на окно и отметив, что свет погас снова, он осторожно отворил дверь. Не могли же они выскользнуть из ловушки?

На пороге стояли двое, облаченные в гротескные доспехи современного боя, напоминавшие лунный скафандр. В руках они сжимали автоматы, в их позах читалась заученная способность действовать мгновенно.

— Нам нужно ваше окно. Срочно.

Вот этого Хилари не предвидел. Теперь придется импровизировать, и импровизировать убедительно. Полицейские прошли в комнату. Один из них остановился и спросил подозрительно:

— А что это вы в темноте сидите, а?

— Привычка.

Второй полисмен занял позицию у окна.

— Вот окно, гляди, Джефф.

— Света не зажигать ни в коем разе, — предостерег Джефф Хилари.

— И не собираюсь, — ответил тот. — Я хотел вызвать полицию. Там происходит что-то подозрительное. Какие-то люди в масках.

— Заметили их, значит, да? — спросил Джефф.

— Пока мы поднимались, — добавил второй.

— Заметил. Одного, по меньшей мере.

Наступило молчание.

— Говорите, полицию звать хотели, а нас вроде как впускать не спешили, — сказал Джефф.

— Видите ли, это не моя квартира. Владелец уехал. Любезно предоставил ее мне. Я здесь не хозяин.

— Кто вы такой будете?

Хилари никак не улыбалось попасть от них в зависимость.

— Я — полковник Крисп.

— Прошу, прощения, сэр, — пробормотал Джефф. — Вы прошли б в соседнюю комнату, сэр.

— Мне не привыкать быть под огнем, — хрипло ответил Хилари.

— Оно и видно, сэр. Но вы ж понимаете — тогда лучше лечь на пол.

— Отнюдь. Это смотря какого огня ожидать.

— Они — народ отпетый, — вставил второй полицейский.

— Никак арабы?

— Насколько нам известно, да.

Снова наступило молчание. Полицейские присматривались к цели.

— А кто хозяин?

— Мой друг. Милейший человек — Хилари Глэсп. Вот пожалеет, что пропустил такое. Спец по Ближнему Востоку. Как раз сейчас в Америке лекции по нему читает. Вот юмор-то!

Стены квартиры в доме напротив осветил луч фонаря.

— Слава богу, они еще там, — пробормотал Хилари.