Детектив на исходе века

В то время никто не говорил ему, что он хулиган, алкаш и дебил. Напротив, он был первым парнем на деревне: выделялся среди сверстников живостью характера и даже остроумием.

Как бы сложилась жизнь Тропина, если бы призвали его в армию? Но… ровесники ушли служить, а Тропин не прошел медкомиссию. Тогда он обрадовался этому. В те времена три года служили, а на флот попадешь — четыре. И Тропин на радостях загулял, да так, что до сих пор опохмелиться не может. Уже и сверстники из армии вернулись, а Тропин все продолжал праздновать свою свободу.

И тянулась эта полоса веселья до тридцати лет. А в тридцать он в очередной раз избил свою жену, а когда соседи его утихомирить хотели, за ружье схватился. И то, и другое отрыгнулось ему пятью годами лишения свободы, и убыл он из родной деревни на казенные харчи…

Как сейчас помнит Тропин покойницу-мать и младшего брата Савелия, провожавших его в Барабинск на этап.

«Ты уж там, Феденька, не фулюгань, — говорила, причитая, мать, стоя перед окном вагонзака, — начальство слушайся… Може, освободишься раньше… начальство оно все может».

«Ерунда, — думал тогда Тропин, — везде люди живут».

Но не зря в зоне говорят: «Живет кошка, живет собака». Житье в колонии у Тропина было неважное. «Послужной его список» ограничен одной двести шестой, поддержки с воли нет. Короче, тяжко ему приходилось, и под нарами он спал, и в зубы получал, и норму за других делал… Но надо отдать ему должное, до конца не опустился: окурки с пола не поднимал и по помойкам за объедками не бегал.

Через три года перевели на стройки народного хозяйства, «на химию», как говорили в колонии. Там после зоны, конечно, полегче было, свободы больше, а главное — повезло ему, если это везением назвать можно.

В первый же день в спецкомендатуре попал он, как кур в ощип, в драку между тремя осужденными. Для тех троих все кончилось благополучно, а Тропину табуреткой по голове досталось. Пока дежурный наряд прибежал к месту схватки, там никого уже не было, а Тропин на койке лежал с перетянутой полотенцем головой.

На следующий день приехал следователь и начал искать виновных. А что их искать, спроси у Тропина, он знает, что его по голове стукнул Коля-сварщик, срок за хулиганство здесь же отбывающий.

И следователь, разумеется, спросил, и не раз. Но Тропин — тертый мужик — следователю сказал, что поскользнулся на арбузной корке и голову о койку разбил. Следователь, конечно, не поверил и давай других допрашивать, а потом снова за Тропина взялся. Но Тропин на своем стоит: «Об койку ударился». Побился следователь, побился, да и прекратил дело. Тогда-то Тропин понял, что следователи не все могут, не все знают.

Выждал Тропин время, когда все улеглось, и давай Колю-сварщика шантажировать. Благо, опыт был, на самом в зоне «катались». Коля-сварщик хоть и судим за хулиганство, а трус оказался, да и в колонию возвращаться не хотел. Поэтому все прихоти Тропина исполнял и даже половину колымных денег от сварочных работ отдавал. Тут-то Тропин себя «человеком» и почувствовал: уже не на нем катались, а он ездил на других.

После отбытия срока вернулся он в деревню и здесь обратил внимание, что стали на него люди по-другому смотреть. Как же — сидел человек. И Тропин возгордился — ведь там побывал, «куда со свиным рылом не пускают». И не только побывал, но и вернулся еще наглее и увереннее в себе.

— Да, — говорили в деревне, — кому тюрьма, а кому мать родна…

И сам Тропин на людях повторял эту поговорку, но в душе боялся вернуться на «родную материнскую стежку»: буйствовал меньше и с оглядкой, пить стал больше и, в конце концов, спился.

Однако всегда, даже в пьяном угаре он со страхом вспоминал огороженное высоким забором пространство колонии, вышки, черноволосых часовых с автоматами, лай собак за забором, зуботычины собратьев по «министерской командировке» и понимал, если когда-нибудь ему придется снова попасть туда, он уже не выдержит…

Но если такое случится, то Тропин так просто не сдастся, потому что не дурак Тропин, правильно сказал тот, в кепке, — не дурак.

— Сидишь? — спросил Корж Тропина, входя в коридор. — Сейчас мы с тобой займемся. — Он двинулся в кабинет управляющего, а в коридор вошел Глинков и демонстративно сел рядом с Тропиным на лавку.

— Как у тебя? — поинтересовался Корж у Кроева.

— Все по-прежнему.

— А у нас кое-что есть. К пожару, правда, это не относится, но есть о чем завтра поговорить с Тропиным и Ивахиной.

— Почему завтра? — переспросил Кроев. — Ковать железо нужно…

— Не отходя от кассы, — ответил Корж. — Пусть Тропин окончательно дозреет. Глинков, приглашай свидетеля.

Глинков привел Тропина.

— Ну как? — спросил его Корж. — Есть не хочешь?

Тропин сделал вид, что не расслышал вопрос.

— Ну, если ты не хочешь, то мы хотим. Тут новые обстоятельства выяснились по пожару. Надо бы с тобой по ним побеседовать, да в столовую в «Приозерный» опоздаем, а без ужина остаться не дело. Так что мы с тобой до завтра расстанемся. Ты это время даром не теряй. Подумай хорошенько, может, что вспомнишь, чтобы завтра не мы тебе все, как было, изложили, а ты нам. Ясно?