Выйдя через заднюю дверь, Чэд прошел по саду к реке. Полицейский инспектор сидел на берегу на раскладном стульчике с удочкой в руке и с философским спокойствием следил за поплавком. Чэд тихо подкрался и с такой силой ударил инспектора по плечу, что тот едва не свалился в воду.
С Джорджем Абернати Чэд был знаком с самого начала войны. Они вместе служили в одном подразделении и были хорошими друзьями. По совету Джорджа Чэд и арендовал Касл-Хоум.
Инспектор был толстощекий, упитанный и добродушный человек лет сорока Расстегнутый воротничок форменной рубашки позволял предположить, что, несмотря на свою профессию, Джордж был совершенно лишен воинствующей жилки, и это предположение было верным в любом отношении.
Свою карьеру Джордж Абернати начал чиновником уголовной полиции в Глазго, и из него, возможно, получился бы со временем знаменитый сыщик, если бы не пуля гангстера, которая чуть было не отправила его к праотцам. После этого случая Джордж попросил своего дядюшку, начальника полиции в Глазго, о переводе в более спокойное место, где нет никаких гангстеров. Дядюшка, не лишенный юмора человек, запросил в архиве данные о количестве преступлений в различных уголках Шотландии и к своему собственному удивлению констатировал, что Крайстчерч остался в стороне от всех пороков, присущих двадцатому столетию.
Вот какими судьбами Джордж Абернати очутился в Крайстчерче; глубокий покой и гармония, царившие в местечке, были именно тем, чего он так страстно желал.
А теперь вот перед ним очутился Чэд и, держа в руке серебряный молочник, говорил с удивительным спокойствием:
— В эти сливки насыпан яд, дружище, кто-то хотел спровадить меня на тот свет.
— В Крайстчерче такого не бывает, — равнодушно ответил Джордж Абернати.
— Сегодня, среди ночи, когда я спал, — Чэд вынул из портфеля фарфоровую фигурку с красной шеей, — кто-то проскользнул в мою комнату и поснимал головы со всех таких фигурок.
Джордж ненадолго задумался, а потом снова отрицательно помотал головой:
— Ты заблуждаешься, Чэд. Клиники для душевнобольных нет ни в Крайстчерче, ни в его окрестностях, поэтому в твою спальню забраться никто не мог, — ловким движением, позволявшим судить о его богатой практике, он подсек рыбу и самодовольно заметил: — Ерш! Думаю, граммов на двести.
У Чэда наконец лопнуло терпение, и он рассказал своему другу все, что приключилось с ним в Касл-Хоуме.
Джордж Абернати словно застыл на своем стульчике, потом протяжно и смиренно вздохнул, застегнул воротник форменной рубашки и поднялся с таким огорченным видом, какой может быть только у человека, чувствующего, что скоро в корне изменится весь размеренный уклад его жизни.
— Рано или поздно это должно было случиться, — заметил он. — Злое предчувствие уже давно нашептывает мне об этом.
— Что за злое предчувствие?
— Пойдем выпьем по стаканчику портера, а потом я тебе расскажу, почему я больше не доверяю спокойствию, царящему в нашем мирном и добром Крайстчерче. Это спокойствие просто противоестественно. Так же противоестественно, как если бы красноперка, выпущенная в пруд со щуками, подохла лет через десять естественной смертью. Подобных казусов не бывает.
За стаканчиком инспектор рассказал, почему его грызет злое предчувствие.
— Представь себе, когда два года назад меня перевели в Крайстчерч, я был счастлив до невозможности. Был рад, что удалось улизнуть из Глазго. Я не мог забыть, как один из гангстеров продырявил меня насквозь. Вот сюда пуля вошла, — он показал на грудь, — а отсюда вышла, — он показал на спину. — В Крайстчерче таких вещей не случалось. В худшем случае какой-нибудь турист попадет в автомобильную аварию или произойдет безобидная потасовка. На этом все и оканчивалось. И тогда я сказал себе: «Это место словно создано для тебя, Джордж; охранять закон в таком городке — сплошное удовольствие». Собственно говоря, мне и жалование-то получать было не за что. Но потом мне стало страшно.
— Почему?