Детектив США. Книга 9

— В работе сыщика возникают порой такие ситуации, когда ему приходится пренебрегать вежливостью. Мне кажется, сыщик вообще должен быть немножко нахальным. Во всяком случае она, похоже, считает именно так.

Некоторое время, достаточно долго, Альма Хантер молчала. Потом спросила:

— Она внушила тебе эту мысль?

Я сказал:

— Да, — и сел в машину рядом с ней. Спустя некоторое время я сказал:

— Пожалуй, нам лучше проехать вон до той аллеи. Оттуда можно будет очень хорошо наблюдать, не вызывая никакого подозрения.

Она тронула машину, и через минуту мы подкатили к началу аллеи; чуть сдав задним ходом, Альма припарковала машину в тень.

— Ты не нахальный, — сказала она. — Ты милый.

— Благодарю за моральную поддержку, — сказал я, — но чтобы выбить это ощущение из моего сознания, одних слов недостаточно.

— А как ты представлял себе эту работу? — спросила она.

— Мне кажется, я об этом вообще не думал, — сказал я.

— Может, эта работа привлекла тебя своей романтичностью и загадочностью?

— Она привлекла меня тем, что дает возможность питаться не менее двух раз в день и получить место для надежного ночлега. Я даже не знал, что представляет собой эта работа, когда пришел в офис по объявлению… этот вопрос меня совершенно не волновал.

Она положила руку мне на плечо.

— Не расстраивайся, Дон. В конце концов, все не так уж и плохо. Эта Дирк прожженная вымогательница. Ее ничуть не заботит судьба Моргана. Она просто водит его за нос, чтобы вытянуть из него побольше.

— Я знаю, — сказал я. — Но мне просто противна сама мысль о том, что меня пинают как котенка. Очень-то переживать по этому поводу, конечно, не стану, но мне это просто не нравится, вот и все.

— Но ты расстроился? — спросила она.

— Мне кажется, я чертовски прилично отработал, — сказал я.

Тогда она рассмеялась, рассмеялась таким смехом, который говорил о том, что за ним стоит какой-то подвох.

— Ты говоришь совершенно неожиданные вещи, Дональд. Мне кажется, это объясняется твоим отношением к жизни. Скажи мне, что с тобой такое случилось, что заставляет тебя столь пессимистически смотреть на мир?

— Боже мой! Неужели я произвожу такое впечатление?

— В известном смысле, да.

— Я постараюсь исправиться.

— Но скажи мне, Дон, разве это не так на самом деле?

— Со мной незаслуженно сурово обошлись, — сказал я. — Тяжко заново подлаживаться к жизни, когда тебя лишают вдруг того, к чему ты шел годы, преодолевая многочисленные препятствия и трудясь в поте лица.

— Это была женщина, Дон?

— Нет.

— Не хочешь рассказать мне об этом?

— Нет.

Она задумчиво глядела в ветровое стекло и пальцами слегка пощипывала рукава своего пальто.

— Ты была разочарована, обнаружив, что я новичок, а не закаленный сыщик? — почти утвердительно сказал я.

— Ты так считаешь?

— Да. А что?

— А я и не знала, что была разочарована.

Я повернулся так, чтобы можно было видеть ее профиль.

— Может, это потому, что кто-то пытался задушить тебя, а ты хотела получить от меня поддержку советом?

Я видел, как напряглось ее лицо, как застыли ее глаза, как невольно, чтобы закрыться от моего взгляда, потянулась к горлу ее рука.

Я сказал:

— Кто пытался задушить тебя, Альма?

Губы ее дрожали. В глазах стояли слезы. Пальцы впились мне в плечо. Я обнял ее одной рукой и притянул к себе. Она опустила голову мне на плечо и расплакалась, глубоко, надрывно всхлипывая. Левой рукой я обнял ее за шею, взялся пальцами за подбородок, правую руку опустил ей на блузку.

— О, не надо, не надо, — всхлипывая, проговорила она, и обеими руками перехватила мое запястье.

Я посмотрел в испуганные, заполненные слезами глаза. Ее дрожащие губы чуть разошлись и изогнулись причудливой дужкой.

Я целовал ее, не сознавая, что делаю, просто чувствовал, как мои губы касаются ее губ, чувствовал соленый вкус ее слез у себя на губах. И она отпустила мое запястье, крепко прижалась по мне, рывком развернулась и обняла меня обеими руками.

Спустя несколько мгновений наши губы разомкнулись. Я провел правой рукой вверх по блузке, повозился с тесемками под шеей, развязал их и развел в стороны тонкий шелк.

Я ощущал тепло ее тела. Она не оказывала сопротивления. И уже не всхлипывала.

— Когда это случилось, Альма? — спросил я.

— Вчера ночью, — сказала она и еще крепче прижалась ко мне. Я почувствовал, как она дрожит.

— Бедняжка, — сказал я и стал вновь целовать ее.

Мы сидели в машине, прижавшись друг к другу телами и губами, согревая друг друга. Горечь и напряжение оставили меня. Я перестал ненавидеть мир. Мной овладело чувство умиротворения. Это была не страсть. Мои поцелуи не были страстными. Я не могу определить, какими они были, потому что никогда в жизни не целовал девушку такими поцелуями. Она заставила меня пережить такие ощущения, какие я прежде никогда не испытывал.

Она перестала всхлипывать. Перестала целовать меня, нервически вздохнула, открыла свою сумочку, достала платочек и стала вытирать слезы.

— Ну и видок у меня, наверное, — смотрясь в зеркало, лежащее у нее на дне сумочки, сказала она. — Мы не прозевали Салли Дирк?