Детектив США. Книга 9

— Ужасно мило с вашей стороны, — сказала она. — Но ведь это мой платок — не так ли? Хотя духи не мои. Но я не думаю, что полицейские так уж чувствительны к качеству духов — или к чему-либо еще.

— Совершенно верно — и на частных детективов это тоже распространяется, — сказал я. — Вам все это доставляет такое удовольствие?

— О Господи! — сказала она и с силой прижала ко рту тыльную сторону руки.

— В него стреляли пять или шесть раз, — сказал я. — И только два попадания. Он был загнан в угол душевой ниши. Думаю, сцена была довольно жуткая. Масса ненависти на одной стороне. Или очень холодный рассудок.

— Возненавидеть его было нетрудно, — глухо сказала она. — И убийственно легко полюбить. Женщины — даже порядочные женщины — так отвратительно ошибаются в мужчинах.

— Вы хотите сказать, что когда-то думали, что любите его, но сейчас так не думаете и что вы не убивали его.

— Да. — Теперь голос у нее был легкий и сухой, как духи, которыми она не хотела душиться на службе. — Я уверена, что это останется между нами, не так ли? — Она рассмеялась коротко и горько. — Мертвый, — сказала она. — Бедный, самовлюбленный, дешевый, дерзкий, красивый, вероломный парень. Мертвый, холодный, списанный. Нет, мистер Марлоу, это не я застрелила его.

Я ждал, давая ей возможность привыкнуть к случившемуся. Спустя какое-то время она спокойно спросила:

— Мистер Кингсли знает?

Я кивнул.

— И, конечно, полиция тоже.

— Еще нет. Во всяком случае, от меня — нет. Это я нашел его. Входная дверь была плохо закрыта. Я вошел. И нашел его.

Взяв карандаш, она снова ткнула им в платок:

— Мистер Кингсли знает про эту надушенную тряпку?

— Никто о ней не знает, кроме вас и меня — и того, кто его подложил.

— Очень любезно с вашей стороны, — сухо заметила она. — А еще любезнее думать то, что вы подумали.

— В вас есть эта черта возвышенной отчужденности и достоинства, которую я люблю, — но смотрите, не перегните палку. Как вы считаете, что я должен был подумать? Вот я извлекаю эту тряпицу из-под подушки, обнюхиваю, поднимаю вверх и говорю: «Ну-ну, инициалы мисс Фромсетт и все такое. Должно быть, мисс Фромсетт знала Лейвери и, может быть, даже очень интимно. Скажем так, просто в интересах истины: так интимно, как только может представить себе мой испорченный умишко. А это значит чрезвычайно, чертовски интимно. Но это же дешевый синтетический сандал, а мисс Фромсетт не станет пользоваться дешевыми духами. К тому же, это лежало под подушкой Лейвери, а мисс Фромсетт никогда не оставляет свои платочки под подушкой мужчины. Следовательно, это не имеет абсолютно ничего общего с мисс Фромсетт. Это всего лишь оптический обман».

— О, заткнитесь, ради Бога, — сказала она.

Я ухмыльнулся.

— За какого сорта девушку вы меня принимаете? — огрызнулась она.

— Увы, я появился слишком поздно, чтобы сказать вам об этом.

Она покраснела, но очень деликатно, и на этот раз порозовело все ее лицо.

— У вас есть какое-то представление, кто это сделал? — спросила она.

— Представления есть, но не более того. Боюсь, что полиция сочтет это нехитрым делом. В шкафу Лейвери висит кое-что из одежды миссис Кингсли. А когда они узнают всю историю — включая то, что произошло на Оленьем озере, — боюсь, они тут же схватятся за наручники. Сначала им нужно ее найти, но для них это не проблема.

— Кристэл Кингсли, — глухо сказала она. — Значит, и это его не миновало.

— Ну, совсем еще не обязательно, — заметил я. — За этим может скрываться совершенно иная мотивация, о которой мы даже понятия не имеем. Убийцей может оказаться кто-нибудь вроде доктора Элмора.

Она быстро подняла на меня глаза и покачала головой.

— Очень даже возможно, — настаивал я. — Ничто не свидетельствует против. Вчера он был слишком уж нервным для человека, которому нечего бояться. Хотя, конечно, боятся не только виноватые.

Я встал, побарабанил пальцами по краю стола, глядя на нее. У нее очаровательная шея. Она показала на платок.

— Что с этим? — спросила она бесцветным голосом.

— На вашем месте я бы выстирал из него этот дешевый запах.

— Но он ведь имеет какое-то значение, так ведь? Он может очень многое означать.

Я рассмеялся.

— Не думаю, чтобы он хоть что-нибудь значил. Женщины вечно оставляют повсюду свои платки. Такой человек, как Лейвери, вполне мог коллекционировать их и хранить в ящике в саше из сандалового дерева. Кто-нибудь мог обнаружить этот запас и воспользоваться им по назначению. Или он сам мог одалживать их, получая удовольствие от реакции женщины на чужие инициалы. Я бы сказал, что эта пакость вполне в его духе. До свидания, мисс Фромсетт, и спасибо за беседу.

Уже собравшись уйти, я остановился и спросил ее:

— Вы не знаете фамилию репортера из Бэй-Сити, который сообщил Браунвеллу всю эту информацию?

Она покачала головой.

— А фамилию родителей миссис Элмор?

— Тоже нет. Но, пожалуй, я могла бы ее выяснить для вас. С удовольствием это сделаю.

— Каким образом?

— Такие сведения обычно публикуют в некрологах. Я почти уверена, что в лос-анджелесских газетах был напечатан некролог.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — сказал я.