— Даже мужу?
— Еще бы, — отрезала она. — Когда пытаешься что-то объяснить Ральфу, он тебя не слышит. Он вникает в твои побуждения, вернее, в то, что ему кажется твоими побуждениями. Кое-как вникает в подтекст. Но тебя он просто не слышит. Это профессиональная болезнь психиатров.
— Вы недовольны мужем.
— И вы туда же! — Однако она продолжала — Да, недовольна и им, и собой. И это недовольство давно во мне накапливается.
Она замолчала и, схватив меня за руку, потащила через освещенный перекресток и дальше — вниз по склону, — к морю. Водяная пыль радужными облаками клубилась вокруг разбросанных там и сям фонарей. На поросшей травой пустоши и прибрежной тропке не было ни души. Мы спустились на тропку.
— Сначала я грызла себя за то, — снова заговорила она, — что поступаю нехорошо. Мне едва исполнилось девятнадцать, и меня терзало чувство вины — обычная вещь в молодости. А потом за то, что не довела все до логического конца.
— Вы что-то утаиваете.
Она подняла воротник шубки, защищаясь от брызг. Воротник полумаской закрыл лицо Мойры, придавая ей разбойничий вид.
— Так оно и есть.
— т А мне кажется, вам хочется излить душу.
— Что толку? Все это в далеком прошлом, куда возврата нет, — сказала она горько и быстрыми шагами пошла прочь.
Я бросился за ней. Ее настроение то и дело менялось. С женщинами, пытающимися на склоне лет отыскать смысл своей жизни, такое случается.
На темной и узкой тропе можно было ненароком оступиться и рухнуть с кручи в бурлящее море. Я догнал миссис Смизерэм уже в бухте, свидетельнице счастливых дней ее молодости. Белые гребни разбивались о крутой берег. Мойра сняла туфли, я спустился по ступенькам вслед за ней. Мы остановились у самой кромки прибоя.
— Держи меня, — я не понял, к кому она обращалась: ко мне или к тому, другому.
— Вы любили человека, который погиб на войне?
— Нет. Просто мальчика — он работал на почте.
— Это с ним вы сюда приходили, с ним чувствовали себя Евой в раю?
— С ним. И меня до сих пор гложет вина. Я жила здесь с тем мальчиком, пока Ральф сражался за родину. — Когда она говорила о муже, в голосе ее звучали саркастические нотки. — Ральф писал мне длинные — как и положено мужу — письма, но это ничего не меняло. Мне только хотелось сбить с него спесь — такой он был самоуверенный, такой всезнайка. Думаете, я немного сумасшедшая?
— Нет.
— Знаете, а Сынок был сумасшедший. По-настоящему.
— Сынок?
— Ну, тот мальчик, с которым я жила в «Магнолии». Он ведь был пациентом Ральфа, я через мужа с ним познакомилась. Ральф просил меня приглядывать за ним. Вот вам ирония судьбы.
— Остановитесь, Мойра. Вы накличете беду.
— Некоторые могут сами накликать беду. Других она настигает. Если б можно было вернуть то время, я бы, наверное, поступила иначе…
— Что бы вы изменили?
— Не знаю, — сказала она уныло, — давайте не будем больше об этом говорить. — И зашагала прочь. От ее обнаженных ступней на песке оставались следы, посредине узенькие, словно осиная талия. Я залюбовался ее грациозной походкой, но она тут же неуклюже пошла на меня спиной. Она пятилась назад, тщетно стираясь попадать в свои следы. Вскоре она налетела на меня, и моя рука уткнулась в ее прикрытую мехом грудь. Я обнял Мойру и притянул к себе. Лицо ее было мокрым — от брызг или от слез, не знаю. Во всяком случае, я почувствовал на губах вкус соли.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Когда мы возвращались к машине, ярко освещенная улица уже опустела. Звезды были расставлены по местам и казались очень близкими. Так и не встретив никого на своем пути, я вошел в ресторан и позвонил Джорджу Траску.
Он тотчас снял трубку.
— Квартира Траска, — сказал он плачущим усталым голосом. Я представился и сказал, что хотел бы поговорить с ним о его жене.
— Моя жена погибла.
— Очень сожалею. Но может быть, вы разрешите мне приехать. Я хочу задать вам несколько вопросов.
— Пожалуйста. — Видно, ему некуда было девать время.
Из машины, как серо-голубая кошка из норы, выглядывала Мойра.
— Отвезти вас в больницу? Мне придется поехать по делу.
— Возьмите меня с собой.
— Дело малоприятное.
— Мне все равно.
— Если б вы развелись с мужем и вышли за меня, вам было бы не все равно. Я почти все вечера так провожу.
Она похлопала меня по колену.
— Знаю, что не гарантирована от страданий. Я сама подставляю себя под удар. Но до смерти надоело осторожничать, чтоб не дай бог не нарушить профессиональную этику.
Я взял ее с собой. На Бейвью-авеню полицейской машины уже не было. У дома Трасков по-прежнему стоял черный «фольксваген» с помятым крылом. Теперь я вспомнил, где видел его: в Пасадене, под ржавым навесом миссис Свейн.
Я постучал, дверь открыл долговязый Джордж Траск, в темном, как и подобает случаю, костюме и черном галстуке. Держался он незаметно и услужливо, как держатся гробовщики. Только по его покрасневшим глазам и по тому, что он меня не узнал, я понял, как он потрясен.
— Мистер Траск, познакомьтесь с миссис Смизерэм. Она психиатр и занимается социальным обеспечением.