Детектив США. Выпуск 11

Я посмотрел на Брюса. Волосы на голове у меня встали дыбом. Он не отрывал глаз от пленки, но заметил, что я шевельнулся и, не поднимая головы, кивнул.

Голос, который нельзя было узнать, продолжал медленно и еле слышно бубнить. И вдруг: «Вы должны делать все, что я вам скажу. Понятно? Можете говорить, как обычно. Скажите да, если вам все понятно».

И затем другой голос, мой голос, приглушенно, но достаточно четко ответил: «Да».

Невероятно! Фантастика! Хотя я сам все слышал. Это произошло со мной, но осмысленно я слушал это впервые. Меня охватил ужас при одной мысли о том, что слова, которые я уже слышал, слова и команды, которые еще будут произнесены, покоились где-то глубоко в уголках моего разума, въевшись прочнее молекул на пленке, крутившейся у меня перед глазами.

И тем не менее это были странные, абсолютно неизвестные мне слова и фразы, которые буквально через час я забыл напрочь; я даже больше помнил о том, что произошло со мной утром в школе на третий день после моего десятилетия. На какое-то мимолетное мгновенье у меня возникло недоверие к собственной памяти, мыслям и впечатлениям, даже к тому, что я сейчас слышал и ощущал. Я не мог отличить реальность от вымысла.

Застыв на месте, я слушал, как другой голос на пленке приказал мне расслабиться в кресле и закатать рукав рубашки на левой руке. При этих словах я нахмурился, ничего не понимая. Брюс тоже слегка нахмурился, однако черты его лица разгладились и он кивнул головой, когда прозвучали следующие слова:

«Ваша левая рука такая тяжелая, такая тяжелая, она немеет и коченеет. Ваша рука ничего не чувствует. Ваша рука ничего не чувствует. Полная анестезия. Вы не чувствуете боли в левой руке. Вы ничего не чувствуете… — И еще раз снова. — Ваша рука как свинцовая, вы не чувствуете боли…»

Брюс поднял голову и, когда я посмотрел на него, показал на мою левую руку.

Я взглянул на нее. Рукав рубашки был все еще закатан. Я потрогал пятнышко и посмотрел на Брюса. Он покачал головой.

Пленка продолжала медленно крутиться, но никаких звуков из динамика не раздавалось. Брюс быстро посмотрел вокруг и схватил обгорелую спичку из ближайшей к нему пепельницы. Он зажал ее между пальцами и, не говоря ни слова, наклонился ко мне и схватил меня за левую руку, вывернув ее вверх ладонью. Сначала он держал спичку на расстоянии нескольких дюймов, а потом неожиданно ткнул ею в руку. Я невольно вздрогнул, а он ткнул еще раз.

Я посмотрел на грязные пятна на коже, оставленные спичкой рядом с двумя точками, которые обнаружил сегодня. Я содрогнулся, представив, как мне в тело вонзается игла, когда Брюс тыкал меня своей спичкой.

Потом из динамика магнитофона вновь послышалась речь:

«Ваша рука сейчас совершенно нормальна, только вы не будете чувствовать боли. Вы будете крепко спать, однако сможете нормально говорить и исчерпывающе отвечать на мои вопросы. Вам будет удобно, вы расслабитесь и вам будет приятно отвечать на все мои вопросы. Понятно?

— Да.

— Почему вас отпустили из полиции?

— Я придумал легенду для полиции о том, что у меня из конторы выкрали револьвер. Они установили, что дверь в контору и ящик стола, в котором я якобы хранил оружие, были взломаны. Они нашли на столе отпечатки пальцев Джорджа Люсьена и отпустили меня.»

Брюс покрутил головой и посмотрел на меня, но я почти не замечал его. Во рту у меня пересохло, и я напряженно ждал следующих вопросов. Звук стал чуть громче, потом исчез, так что речь была едва слышна. «Опишите ваши действия после того как вы вышли из полиции. Назовите всех с кем вы разговаривали. Опишите ваши действия и расскажите, что вам удалось выяснить.»

Из динамика раздался все тот же незнакомый голос, но я знал, что этот голос принадлежит мне. Я описал все в общих чертах, но достаточно подробно, и слушая сейчас запись в гостиной Брюса, даже сам удивлялся обилию приведенных мной деталей.

Я говорил монотонным, невыразительным голосом, называя каждого — его или ее — полным именем. Я не говорил «он» или «она», а называл только полные имена, и к великому огорчению никак не обращался к своему следователю.

Я рассказал как вышел из муниципалитета, вернулся в контору, посетил Роберта Ганнибала, Глэдис Уэвер, Энн Уэвер, Марту Стюарт, Артура. Наконец, я дошел до того места, когда я вернулся в квартиру Эйлы, и почувствовал, как мое лицо заливается краской.

Это было ужасно.

Я смущенно заерзал в кресле, а Брюс посмотрел на меня, слегка улыбнувшись, и отвел взгляд в сторону. В некотором роде это была самая интересная часть записи, но мне в ней не понравилось ни одно слово.

Пока я слушал эту часть, напряжение мое несколько спало. Неловкость, которую я испытывал, отвлекла меня от более страшных вещей, которые произошли со мной. И тут я просто застыл в кресле. Неловкость и облегчение — все исчезло.