Я уже протянул было руку, чтобы включить зажигание, но тут парадная дверь Лейвери отворилась — я убрал руку и опять откинулся на сиденье. Лейвери бодро поднялся по дорожке от своего дома, бросил беглый взгляд вдоль улицы и направился к своему гаражу. Одет он был все так же, через руку были перекинуты махровое полотенце и коврик. Я услышал, как поднялась гаражная дверь, хлопнула дверца автомобиля, заскрежетало сцепление, закашлял двигатель. Вот он выбрался задним ходом вверх по крутому въезду на улицу, фыркая белым дымом из выхлопной трубы, — шустрый голубой автомобильчик с откинутым верхом, из которого торчала голова Лейвери с приглаженными темными волосами, в пижонских солнечных очках с очень, широкими белыми дужками. Автомобильчик припустил вниз по улице и, вильнув кормой, свернул за угол.
Тут для меня никаких загадок не было. Мистер Кристофер Лейвери отбыл на берега бескрайнего Тихого океана, чтобы полежать на солнышке, демонстрируя девицам свои многообещающие и вполне доступные мужские достоинства.
Я вновь сосредоточил свое внимание на докторе Элморе. На этот раз он сидел, прижав к уху телефонную трубку, курил и молча ждал. Вот он наклонился вперед (все мы так делаем, когда в трубке опять раздается голос собеседника), выслушал, положил трубку и что-то записал в лежащем перед ним блокноте. Затем на столе появилась массивная книга в желтом переплете. Он распахнул ее где-то посредине, бросив быстрый взгляд на мой «крайслер».
Найдя нужное место, он склонился над книгой, и торопливые клубочки дыма поднялись в воздух над ее страницами. Он еще что-то записал, отложил книгу и снова сгреб телефон. Набрав номер, подождал, затем быстро заговорил, бодая воздух головой и выписывая вензеля сигаретой.
Закончив разговор, он повесил трубку, после чего откинулся назад и, упершись взглядом в стол, но не забывая поглядывать в окно каждые полминуты, погрузился в раздумья. Он чего-то ждал, и я, сам не зная почему, ждал вместе с ним. Доктора названивают по телефону, разговаривают с массой людей. Доктора выглядывают из окон на улицу, доктора хмурятся, доктора нервничают, доктора тревожатся и не скрывают раздражения. Доктора тоже люди, рожденные для страданий, их жизнь, как и наша, проходит в долгой, упорной борьбе.
Но в том, как держал себя именно этот доктор, было нечто интригующее. Я посмотрел на часы, решил, что пора бы перекусить чего-нибудь, закурил очередную сигарету и не тронулся с места.
Прошло минут пять. Из-за угла вылетел и пронесся по улочке зеленый седан. Он причалил к тротуару прямо перед домом доктора Элмора, и высокий хлыст его антенны завибрировал. Из машины выбрался высокий мужчина со светлыми, как бы припорошенными пылью волосами, и нашагал к парадной двери доктора Элмора. Он позвонил и нагнулся, чтобы зажечь о порог спичку. Повернув голову, мужчина пристально посмотрел именно в ту точку, где сидел в машине я.
Дверь отворилась, и он вошел в дом. Невидимая рука затянула портьеры, и кабинет доктора Элмора скрылся с моих глаз. Я сидел, разглядывая выгоревшую изнанку портьер. Опять поползло время.
Снова отворилась дверь, тот же человек со скучающим видом спустился по ступенькам и вышел в ворота. Щелчком далеко отбросил окурок и взъерошил волосы. Пожал плечами, ущипнул себя за подбородок и пересек улицу по диагонали. В тишине его шаги звучали лениво и отчетливо. За его спиной в кабинете доктора Элмора опять дрогнули портьеры. Доктор Элмор стоял у окна и наблюдал.
Большая веснушчатая рука легла на дверцу рядом с моим локтем. Большое лицо с резкими чертами нависло надо мной. Глаза у этого человека были металлической синевы.
Он посмотрел на меня в упор и сказал низким хриплым голосом:
— Ждете кого-нибудь?
— Сам не знаю, — сказал я. — Вы так считаете?
— Вопросы здесь задаю я.
— Ах, черт меня подери, — сказал я. — Так вот где ответ на всю эту пантомиму.
— Что еще за пантомима? — Его очень синие глаза глядели на меня жестко, бесстрастно и недружелюбно.
Я показал сигаретой на дом через дорогу:
— Нервная Нелли на телефоне. Выясняет мою фамилию — скорее всего через автоклуб, — потом находит ее в городском телефонном справочнике — и тут же вызывает полицию. А в чем, собственно, дело?
— Предъявите-ка ваши права.
Я ответил ему таким же холодным, ровным тоном:
— Вы бы, приятель, предъявили для начала свою бляху. Или, может, вы считаете, что ваша грубость — лучшее удостоверение?
— Какая же это грубость, приятель? Когда дойдет до грубости, вы сразу поймете, что это такое.
Я нагнулся, повернул ключ зажигания и нажал на стартер. Двигатель завелся и заурчал на холостом ходу.
— А ну, вырубите мотор, — свирепо сказал он и поставил ногу на подножку автомобиля.
Я выключил двигатель, откинулся на сиденье и посмотрел на него.
— Черт возьми, — сказал он, — вы хотите, чтобы я вас выволок из машины и приложил о тротуар?