Детектив в день рождения

– Мальчики, прошу к столу! – поспешно воскликнула Эля. – Леонид, придвигай кресло. Дима, наливай!

– Ты же не пьешь, – склочным голосом напомнил Леонид. – У тебя на красное вино аллергия.

– Я немножко, – сказала Эля. – День рождения все-таки. Леонид, ты…

– Можно наливать? – перебил Дима. – Все уже обсудили? Переводчик, ты как?

– Леонид! – с нажимом произнесла Эля.

Тот пожал плечами.

– Ну и ладушки. Погнали! – Дима разлил вино в бокалы.

– Дима, за тебя! – сказала Эля, отхлебнула и закашлялась.

– Я же говорил! – обрадовался Леонид. – Водички?

– Не надо, просто поперхнулась. Димочка, желаю тебе вдохновения и успехов! Всегда смотрю на твой венецианский карнавал… – Она кивнула на картину в золотой раме над диваном. – Даже настроение поднимается!

– Сколько вам? – спросил Леонид, отставляя бокал. – Тридцать? Сорок?

– Тридцать пять, да, Дима? Лёля говорила, было тридцать четыре, значит, теперь тридцать пять.

– Вы были знакомы с Еленой Станиславовной? – преувеличенно удивился Леонид. – Удивительно эрудированная женщина. А какая широта взглядов! Она всегда поражала меня… м-м-м… своей нерастраченностью.

– Был знаком, классная бабка. Царствие ей небесное.

– Бабка?

– Дедка! Мы дружили!

– Вы и Елена Станиславовна?!

– Елена Станиславовна, Елена Станиславовна… – передразнил Дима. – Да, дружили!

– У нее было много антикварных вещей, насколько я помню, – приподнял бровь Леонид. – Я всегда говорил Эле, что нужно составить опись, а то желающих поживиться много, знаете ли. Лезут в душу, а потом обирают старичков. Антиквариат нынче в цене.

– Леонид! – воззвала Эля.

– Я лезу в душу?! – Дима даже задохнулся от возмущения, вскочил и ринулся на Леонида.

Тот тоже вскочил. Дима размахнулся и залепил ему изрядную плюху. Эля закричала. Леонид запрокинул голову, зажимая разбитый нос.

– Дима, не смей! Ленечка, у тебя кровь! Изверг! – Последнее относилось к художнику.

– Дичего, бсе в порядке, – скорбно сказал Леонид, отнимая ладонь от носа и разглядывая ее. – Дичего… – На них он не смотрел.

– Может, «скорую»? – фыркнул Дима. – А то мало ли, заражение крови или сразу инфаркт!

– Дима, перестань! Да что с тобой сегодня?

– А чего он лезет со своими инсинуациями! Мы дружили с Лёлей, ты же знаешь! – кричал оскорбленный до глубины души Дима. – Скотина!

Читатель, возможно, помнит, что голос у него на редкость неприятный, особенно на повышенных тонах. Сейчас же его хриплые децибелы были слышны даже на улице.

– От скотины слышу! – парировал Леонид.

– Дима! Леонид! Мальчики! Немедленно прекратите! У нас праздник, а вы ведете себя как дети… честное слово!

Мальчики повернулись к Эле, и Дима спросил:

– Какой праздник?

– День рождения! Забыл?

– И деньжат заработал на поехавшую крышу, – сказал Леонид. – Двойной праздник, души и тела.

Дима снова вскочил, но Эля толкнула его обратно на диван и закричала:

– Или вы прекращаете, или убирайтесь! Оба! Леонид, не ожидала от тебя!

– От меня?! Значит, этому типу можно, а мне прикажешь терпеть? Он назвал меня скотиной! Меня никто никогда еще не называл скотиной!

– Скотина и есть! – с удовольствием отчеканил Дима. – Переводчик хренов! Тебе домой не пора? Супруга не заругает?

– Не твое дело! Мазила! Делом не хочешь заняться? Найти работу, как все приличные люди?

– Ага, за копейки штаны протирать? Вроде тебя?

– Вроде меня не получится, образования не хватит, – фыркнул Леонид. – Объясняю для приматов: рылом не вышел! Понял? Пусть копейки, зато стабильно, а твои художества не очень-то тебя кормят, если на крышу не хватает.

– Да пошел ты! Что ты в этом понимаешь!

– Конечно, куда уж нам, бескрылым! Депрессии, приступы гениальности, истерики, загулы… А пахать не пробовал? Как все, по восемь часов? Или хотя бы портреты рисовать на улице? У нас на бульваре сидит один такой, вечно подшофе, но копейка капает.

– Леонид, перестань! – резко сказала Эля. – Не ожидала от тебя. Дима хороший художник, он не будет на улице. Его испанец просто шедевр!

– Шедевр? И сколько же он потянул, этот шедевр? Хороший художник, говоришь? Виталия Щанского знаю, Колю Башкирцева знаю – хорошие художники. А этого не знаю! Дима… как там тебя?

– Не твое собачье дело! – опомнился он. – Щанский пять лет не выставляется, запутался со своими бабами и детьми, Колька Башкирцев ремесленник и подкаблучник. А ты… В гробу я тебя видал, переводчик! Тьфу!

Настроение было окончательно испорчено. Сначала Артур, теперь этот… Эля еще досыпала соли, ах, не будет он портреты на улице! А что, спрашивается, плохого? Дима вспомнил парк, миловидную художницу, к которой стояла очередь, и немолодую пару, своих единственных за весь день клиентов. А крыша, зараза, провалилась! Ему стало так обидно, что даже слезы навернулись.

– Коньяк есть? – спросил он. – Видел в буфете.

– Может, не надо… – неуверенно сказала Эля.

– Почему не надо? Пусть товарищ примет на грудь, явит удаль молодецкую! – Леонид потрогал свой нос.

– Сопло на месте? – тут же спросил Дима. – Живое? Сопит? Вот и сопи в две дырки. Молча.

Эля вышла.