Детектив в Новый год

Взгляните на это письмо. Оно от главврача той больницы: «Алекс, я не могу ее подержать, пока ты справишься с этой историей. Она за неделю потеряла пятнадцать килограммов. Я не могу позволить ей умереть у меня в клинике. Меня же потом и посадят. Она психически совершенно здорова. А сердце мне не нравится». Главврач клиники готова это подтвердить на суде. Что скажете, Степан Валерьевич? Я тут еще прикинул, в какую сумму за пять лет брака обошелся молодой женщине муж-иждивенец и хронический алкоголик. И стремительный прогресс его рака был тоже связан с вашим удачным предприятием. Я был знаком с Валерием. В чем его нельзя упрекнуть, так это в глупости. Он был гораздо умнее вас. И он себя осудил, вынес смертный приговор.

– Вы хотите это как-то использовать против меня? – спросил Степан белыми губами. – Вы всерьез говорите о каком-то суде? Кем вы приходитесь Дарье?

– Не хочу. Но использую, – отрезал Алекс. – И суд не исключен. Прихожусь Дарье другом. В суде буду действовать по генеральной доверенности.

– Только не сейчас! Я вас умоляю! Любые…

– Любые деньги? Так они у вас именно любые, как выяснилось. Потому их сейчас блокируют все те страны, где вы их прячете. По-моему, момент самый подходящий.

Степан все никак не мог уйти из кабинета Канчелли. Алекс вышел сам, а Степана вывела секретарша, объяснив любезно, что профессор должен готовиться к операции.

Прошло какое-то время. Алекс продолжал отслеживать нужную информацию. В том числе и по операции дочери Степана.

Звонок Степана раздался около полуночи. Голос был сдавленным, дрожащим:

– Я недалеко от вашего дома. Очень прошу о встрече. У меня большая беда. Спасти можете только вы. Не отказывайте мне.

– К сожалению, не могу пригласить вас домой. Встретимся во дворе. Я позвоню на пост охраны, скажу, что вы ко мне. Спускаюсь.

У Степана дрожали руки и даже опущенные плечи. У него было белое, расплывшееся лицо, воспаленные глаза и мокрые губы. Он был до омерзения жалок.

– Алекс Георгиевич, я к вам со своей бедой. Операция Алины показала, что все сложнее. В результате опухоль не удалили. Хирург сказал, что это была диагностическая операция. Основная впереди. Спасайте, пожалуйста! Вы же добрый человек, вы делаете операции детям-сиротам. Не знаю, есть ли у вас дети, но пощадите чувства отца.

– Верю, что у вас есть чувства отца, в отличие от меня, Степан Валерьевич. Но дело в том, что в своей работе я никогда не руководствуюсь чувствами родителей. В операционных есть только соображения и интуиция профессионалов. А ваш хирург все сделал правильно. И план основной операции у него верный. Прогноз по-прежнему вполне оптимистичный. Давайте начистоту. Вам требуется моя жалость. У вас очень плохи не только финансовые дела, но и семейные. Почитал откровения проститутки, с которой вы проводили время на яхте. И вы приехали ко мне, чтобы исключить мое участие в том, что вы уже в одном интервью назвали «травлей». А я именно жалость не подаю. И быть хорошим человеком для вас не обязан. Потому что вы для меня человек только условно. Поборитесь со мной так же решительно, как вы расправлялись с одинокой, беспомощной женщиной, виноватой лишь в непростительном благородстве.

– Я вынесу все, что вы скажете. Я согласен, что был не прав. Но все же…

– А все же пошел ты подальше, – закончил беседу Алекс. – Ты моего времени не стоишь. Но не расслабляйся. Я очень точно рассчитываю время оперативного вмешательства.

Дома Алекс выпил подряд несколько рюмок коньяка. Он смотрел на свои пальцы. Кажется, они дрожали, как у этого типа, который мечтает только об одном: развести тучи над собой с помощью тех миллиардов, на которых и погорел. Преодолеть все в очередной раз и вновь стать наглым и жестоким скотом, которому все позволено. Это враг? Конечно. Но это еще и грязь, на которую тратить жизнь – преступление против себя и профессии.

Алекс был в тупике. Он потратил слишком много усилий на подготовку возмездия, он обескровил себя, а отчаяние сейчас говорит: все было зря. Ничего не изменить. Никого не переделать. И Даше не помочь только логикой и справедливостью.

Она жила любовью, а он не знает, что это такое.

И тут раздался телефонный звонок.

– Ты не спишь, Алекс? Я целый день и весь вечер не решаюсь тебе позвонить. Мне вдруг стало пусто и страшно. Я вдруг надоела себе. И фильмы, как назло, один бездарнее другого. Но тебе, наверное, рано вставать?

– Еду, Даша, – ровно сказал Алекс. – Мне все равно, где рано вставать на работу.

Он положил телефон и с силой сжал виски руками. Он так долго бился с ее несчастьем, что совершенно не готов к своему счастью. Как войти, что сказать… Как сразу не стать помехой, не разрушить ее сложный и непонятный уклад? Как дотронуться и не оттолкнуть?

После разлуки

Алексу не суждено даже на секунду стать не собой. А он бы этого хотел. Именно в эту ночь он хотел бы стать просто пылким любовником, который рождает только восторги и находит для них яркие, пышные, льстивые слова, которые так нравятся женщинам. Наверное, это и запоминают женщины на всю жизнь. Это и называют любовью.