Детектив весеннего настроения

Артемьев все время помнил, что она ни в коем случае не должна перевернуться, потому что в ней Мелисса, и неизвестно, что с ней будет, если машина перевернется.

На бездорожье его джипу не было равных, но еще какое-то время та машина петляла между деревьями, появляясь и пропадая в свете его фар, которые то настигали, то чуть отпускали ее.

Изловчившись, Артемьев подрезал ее справа так, что она шарахнулась в другую сторону, и больше не отпустил. Не давая ей вильнуть, он надвинулся, прижал ее к дереву, разрывая колесами землю, подпер основательно, смяв, как бумагу, правое переднее крыло.

Все. Успел.

Он наотмашь распахнул дверь джипа, выскочил в жидкую, размолотую колесами грязь, побежал, чуть не упал, навалился и отодрал заднюю дверь пленной машины.

Мелисса Синеокова, счастье и смысл его жизни, лежала между сиденьями. Она лежала в очень неудобной позе, как-то странно вывернувшись, и он даже не понял сразу, жива она или нет.

– Мила, – позвал он хриплым жалобным голосом. – Мила!

И стал тащить ее из салона, и никак не мог вытащить, потому что она лежала между сиденьями, и руки, за которые он хватал, все время бессильно падали, и он матерился на чем свет стоит.

Он не помнил про врага, он забыл обо всем, он тащил Мелиссу и не знал, жива она или уже нет!..

Потом ее ноги вывалились наружу, плюхнулись в грязь, и он вдруг увидел ее лицо, вынырнувшее из темноты, – совершенно синее, совершенно неживое, с черной струйкой под носом.

– Мила! – снова жалобно позвал он, потянулся и подхватил ее под шею. Голова бессильно свесилась. – Очнись, а? Ну, ты же жива, да? Да?!

– Да, – вдруг отчетливо сказала она и открыла глаза.

Это было так неожиданно, что Василий Артемьев выпустил ее шею, и она опять неловко плюхнулась между сиденьями!

– Ты жива?! – заорал он и полез в салон. – Да?!

– У меня руки связаны, – из темноты сказала она, и он не узнал ее голос. – Можешь развязать?.. И… ты стоишь у меня на ноге.

Он ничего не понимал.

На какой ноге он стоит? Где нога, на которой он стоит?

Он полез и стал шарить, чтобы нашарить ее связанные руки, и тяжело дышал, и понимал, что сейчас расплачется, прямо здесь, в этой вражеской машине, просто от облегчения и от того, что он думал, будто она умерла!

– Вася, – сказала она через несколько секунд. – Если ты с меня слезешь, я попробую выбраться.

– Что?

– Слезь с меня.

Совершенно растерянный, он подался назад, ударился затылком обо что-то очень твердое и отступил на шаг. В салоне завозились, машина качнулась, и его чертова знаменитость темным силуэтом показалась на фоне упиравшегося в деревья света фар.

Несколько секунд она просто сидела, закрыв глаза, а потом медленно, сантиметр за сантиметром, стала выбираться.

– Ты жива, да? – уточнил Василий Артемьев.

– Мне больно, – сказала она и заплакала. – Руки больно очень!

Артемьев осторожно потянул ее на себя, вытащил всю, повернул и обнаружил, что она в наручниках.

– Мила, я их не сниму. Потерпи, родная.

– Я не могу терпеть, – сказала Мелисса и заплакала. – Я вообще больше не могу!..

И тут он вспомнил про водителя.

Хорошо, что вспомнил только сейчас, а не раньше, потому что он убил бы его.

Он ринулся, обежал машину, понял, что водительскую дверь не открыть – она была прижата кривой березой, – вернулся и в два счета вытащил врага через пассажирское кресло.

Враг визжал и закрывался рукой. Двигатель надсадно стучал, будто из последних сил. Радио в джипе орало на всю рощу, и тут еще откуда ни возьмись по стволам заплескались синие и красные всполохи, и громовой голос приказал в мегафон:

– Всем оставаться на своих местах!..

Но Артемьев ничего не слышал, а если бы и услышал, то все равно ничего бы не понял! Одной рукой он держал врага за шею, а другой молотил по чему попало, и голова у того скоро запрокинулась, и Мелисса только кричала рядом:

– Вася, остановись! Васенька, хватит!..

Потом, перекрывая все ужасающие звуки этой ночи, вдруг грянул выстрел, показавшийся сухим и громким, как треск сломанной ветки, и какие-то тени надвинулись со стороны дороги и со стороны рощи, и снова прогремел невидимый чугунный голос:

– Всем стоять, руки на капот!!

Мелисса только хотела было объяснить всем присутствующим, что никак не может положить руки на капот, потому что она в наручниках, когда из темноты на нее прыгнуло что-то огромное и тяжелое, ударило по голове – в который раз за этот вечер! – и больше она ничего не помнила.

Потом наступил момент, когда они все-таки ее узнали.

– Ой, – сказал тот, который сидел за столом. Должно быть, он был начальник, потому что единственный из всех сидел за столом, остальные входили и выходили, – а я вас узнал! Вы эта… как ее… вы Дарья Донцова!

– Я Татьяна Толстая, – проскрипела Мелисса и слизнула из-под носа кровь, которая все капала и капала, никак не унималась.

– Да ладно! – недоверчиво сказал тот, который сидел за столом. – Татьяна Толстая ведет «Школу злословия»! А вы ведете «Поединок», я вас сто раз видел! Точно! Вас зовут Мелисса Синеокова!

– Точно, – повторила Мелисса.

– А чего ж вы говорите, что Татьяна Толстая?

– А я так шучу.