– Кое-кто предрекал нам неудачу, – продолжал Майкл голосом тихим, но тем не менее звучащим четко в шумном вагоне, – пророчил, что мы несем огонь войны, но мы были тверды, наша единственная цель – процветание искусства и красоты, величайшего искусства, величайшей красоты – музыки. С собой мы брали только тех, кто искренне в нас верил.
– О чем вы говорите? – спросил свадебный гость, однако уже без вызова, потому что успел попасть под чары соседа по купе. – Когда это было? Где?
Майкл тяжело дышал.
– До вашего рождения, – изрек он наконец, – сидите тихо, и я вам все расскажу.
Глава 27
Тишина повисла надолго. За это время вечерние сумерки за окном сгустились, и в комнате потемнело. В игре света и теней вырисовывался силуэт профессора.
Обычно излишне словоохотливый Дирк молчал. Его глаза с детским восторгом заново обвели взглядом скучную, обшарпанную мебель в гостиной, панели на стенах, потертые ковры. Руки его дрожали.
Ричард еле заметно хмурил брови, будто пытаясь произвести в уме сложные вычисления, затем пристально посмотрел на профессора и спросил:
– Кто вы?
– Не имею ни малейшего понятия, – живо отозвался профессор. – Память моя большей частью поистерлась. Дело в том, что я очень стар. Невероятно стар. Думаю, если бы вы узнали, до какой степени, вы были бы сильно удивлены. Да и я, по всей вероятности, тоже удивился бы, потому что и сам не помню своего возраста. Чего я только не повидал на своем веку! Слава Всевышнему, почти все уже забыл. Беда в том, что в моем возрасте – а я невероятно стар, как я, кажется, успел упомянуть… Я уже говорил об этом, да?
– Да, говорили.
– Хорошо. Я забыл, говорил или нет. Дело в том, что объем памяти с годами не становится больше и многое попросту из нее выпадает. Поэтому разница между людьми моего и вашего возраста не в том, как много я знаю, а в том, как много я забыл. Спустя какое-то время начинаешь забывать, что именно ты забыл, а после – и о том, что вообще нужно что-то помнить и о чем ты только что говорил…
Он беспомощно уставился на чайник.
– А помнишь только… – деликатно подсказал Ричард.
– Запахи и серьги.
– Что, простите?
– Почему-то эти вещи остаются в памяти надолго. – Профессор недоуменно покачал головой и вдруг сел. – Серьги, надетые королевой Викторией в день серебряного юбилея своего восхождения на трон. Жуткое зрелище. Художники, разумеется, постарались изобразить их не такими пугающими. Запах на улицах до того, как появились автомобили. Трудно сказать, что хуже. Вот почему так живы воспоминания о Клеопатре. Ужасающее сочетание серег и запахов… Думаю, это последнее, что останется, когда все исчезнет. Я буду сидеть один в темной комнате – ни зубов, ни глаз, ничего, одна седая головенка… А в ней – воспоминания о сверкающих в золотой оправе чудовищных синих каменьях, о запахе пота, кошек и смерти. Что мне со всем этим делать?…
Затаив дыхание, Дирк медленно обходил комнату, осторожно проводил кончиками пальцев по стенам, дивану, столу.
– А давно это все?… – спросил он.
– Здесь? Около двухсот лет. С той самой поры, как я уволился.
– Откуда?
– Убейте – не знаю. Наверное, с какой-нибудь хорошей должности. Как думаете?
– Вы хотите сказать, что живете в этой квартире… уже двести лет? – пробормотал Ричард. – И никто не заметил в этом ничего странного?
– О, это одно из чудес Кембриджа, – сказал профессор. – Все настолько тонко и неуловимо… Начни мы перечислять здешние странности, не управились бы до Рождества. Свлад… простите, Дирк… прошу вас, пока не трогайте.
Рука Дирка тянулась к счетам, лежащим в сторонке на большом, заставленном книгами столе.
– Что это? – резко спросил он.
– Ничего особенного, старые деревянные счеты, – сказал профессор. – Я все покажу, позвольте только сперва выразить свое восхищение вашей проницательностью. Как вы нашли решение?
– Вынужден признаться, – ответил Дирк с несвойственной ему скромностью, – это не моя заслуга. Я долго думал и в конце концов прибегнул к помощи ребенка. Рассказав ему историю с фокусом, я спросил, как, по его мнению, такое возможно. Он ответил (цитирую дословно): «Фигня! Чего тут непонятного? С помощью машины времени». Получив в знак благодарности шиллинг, сорванец изо всех сил пнул меня по голени и занялся своими делами. Так что загадку разгадал он, а мне лишь оставалось принять решение.
– Но все же вы были достаточно прозорливы, чтобы спросить у ребенка, – похвалил профессор. – Разрешите поздравить вас хотя бы с этим.
Дирк продолжал подозрительно рассматривать счеты.
– Как… это работает? – спросил он, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более обыденно.