— Я сам задавал себе этот вопрос каждый раз, когда видел ее на скамье подсудимых. Не верю, твердил я. Но, мсье Пуаро, улики были неопровержимы. Болиголов не мог попасть в пиво мистера Крэля случайно, он был влит туда. И если это сделала не миссис Крэль, то кто же?
— В этом и заключается вопрос, — сказал Пуаро. — Кто это сделал?
Проницательные глаза снова впились в его лицо.
— Но ведь больше никого, абсолютно никого нельзя было заподозрить.
— Вы присутствовали на процессе от начала до конца? — спросил Пуаро.
— Каждый день.
— А вас ничто не поразило в свидетельских показаниях? Не было ли чего-нибудь неестественного, неискреннего?
— То есть не лгал ли кто-нибудь из них? — просто спросил Эдмунд. — Была ли у кого-нибудь из них причина желать смерти мистера Крэля?
— Допустите такой вариант, по крайней мере, — настаивал Пуаро.
Он внимательно следил за выражением умных и серьезных глаз своего собеседника. Но Эдмунд покачал головой — медленно, точно с сожалением.
— Не знаю, — сказал он. — Эта мисс Грир, пo-моему, зла и мстительна. Она в своих показаниях часто переступала черту дозволенного. Но ведь ей нужен был живой Крэль, а не мертвый. Она всерьез требовала, чтобы мисс Крэль повесили только потому, что та отняла у нее любовника. Она рычала, как разъяренная тигрица. Но это все потому, повторяю, что ей нужен был живой Крэль.
Мистер Филип Блейк тоже давал показания против миссис Крэль. Он наносил ей удары чем только мог. Но он был по-своему прав: он ведь был другом мистера Крэля.
Его брат — мистер Мередит Блейк — все время боялся, как бы не сказать чего-нибудь лишнего: выражался неясно, мычал, казалось, он не был уверен ни в одном своем слове. И именно по этой причине из него выкачали все, что хотели.
Затем — гувернантка. Ее показания были очень толковы. Слушая ее ответы, невозможно было решить, на чьей она стороне. Прекрасное самообладание и неглупа… Не сомневаюсь, что она знала обо всей этой истории гораздо больше, чем рассказала.
— И я не сомневаюсь, — проговорил Эркюль Пуаро.
Мистер Камб Джонатан жил в Эссексе. После вежливого обмена письмами Эркюль Пуаро получил почти царственное по своей форме приглашение приехать к обеду и остаться ночевать. Старик был, несомненно, очень интересным типом, и после бесцветного Джорджа Мейхью беседа с ним показалась Эркюлю Пуаро стаканом доброго искристого вина.
— Наша фирма видела много поколений Крэлей, — рассказывал старик. — Лично я знал и Эмиса Крэля и его отца — Ричарда Крэля и даже помню Инока Крэля— его деда. Это были богатые люди — провинциальные сквайры. Больше всего на свете они любили лошадей, охоту и женщин, а идеи их не волновали, к идеям они относились недоверчиво. Но зато у жены Ричарда Крэля идей и фантазий было больше, чем здравого смысла. Она любила стихи и музыку и даже играла на арфе. Она была поклонницей Кингслея и в честь него назвала своего сына Эмисом. Отец ворчал на это имя, но уступил.
Эмис Крэль унаследовал от матери страсть к искусству, а от отца — сильную волю и безжалостный эгоизм. Все Крэли были эгоистами. Они не признавали ничьего мнения, кроме своего собственного.
Постукивая тонкими пальцами по ручке кресла, старик пристально смотрел на Пуаро.
— Поправьте меня, мсье Пуаро, если я ошибаюсь, но мне кажется, что вас больше всего интересуют личности, характеры героев драмы.
— Да, с моей точки зрения, это — главное.
— Понимаю. Вы хотите побыть, так сказать, в шкуре интересующего вас лица. Очень увлекательно!
Наша фирма никогда не имела дела с криминалом, и мы не смогли бы компетентно помочь миссис Крэль, даже если бы захотели. А вот Мейхью — фирма другого плана. Они поручили защиту Депличу, хотя, говоря по правде, это не лучшее, что можно было придумать. Но все же он защитник первоклассный, берет дорого и выступает с большой долей театральности. Но они не сообразили, что Каролина никогда не станет ему подыгрывать. Вот в ней театральности не было ни капли.
— А что представляла собой Каролина Крэль? Именно этот вопрос интересует меня больше всего.
— Да, да, конечно. Как она могла решиться на такой поступок? Это — вопрос первостепенной важности. Я знал ее до замужества. Она была девочка очень живая, вспыльчивая и очень несчастная. Ее мать рано овдовела, затем снова вышла замуж, и появился второй ребенок. А Каролина обожала свою мать. Да, да, детская ревность… очень печальная вешь.
— Она ревновала?
— Безумно. И произошел прискорбный случай. Бедная девочка! Ей это принесло потом громадные страдания. Но вы ведь понимаете, мсье Пуаро, — бывает! Нет сил вовремя затормозить.
— Но что же, в сущности, произошло?
— Она ударила ребенка. Бросила в него пресс-папье. Ребенок ослеп на один глаз, а лицо осталось обезображенным на всю жизнь… Вы представляете себе, какой эффект производили вопросы, касающиеся этого случая? На процессе создавалось впечатление, что Каролина Крэль — женщина неукротимого нрава, а это как раз неверно.
Старик вздохнул.