И потягивая кофе, он принялся рассказывать о Мале. Филипп рассеянно слушал. Этот странный телефонный звонок вызвал у него подозрения… Он был убежден, что Раймонда, терзаемая ревностью, повторила свой анонимный звонок, дабы получить подтверждение присутствия брата подле сестры. После кофе подали коньяк, а после истории о Мале — другую историю. В чем состояло удобство общения с Робером, так это в том, что когда он выпивал, не надо было стараться поддерживать беседу. Достаточно было лишь не мешать ему говорить.
В половине одиннадцатого Филипп решил откланяться.
— Уже! — воскликнул Робер. — Ты даже не попробовал моего коньяка… Мне его привозят прямо из мест, где производят… Настоящий нектар.
— У вас же есть время, — подхватила Люсетта.
— Глаза слипаются, — извинился Филипп.
— Еще нет и одиннадцати.
— У меня появились скверные привычки. Не могу долго бодрствовать.
— А вот и неправда.
Люсетта кокетливо пригрозила ему пальчиком, и поскольку он стоял на своем, добавила слегка обиженным тоном:
— Если вам нужен предлог, чтобы отделаться от нас, придумайте что-нибудь другое. Уж я-то знаю… — Она пошевелила мизинцем. — Мой пальчик подсказал мне, что вы не всегда ложитесь так рано, как хотели бы убедить в этом нас… В прошлый вторник, например, свет в вашем окне горел, хотя было уже за полночь.
— Это ясновидение?
— Нет, просто я проезжала мимо вашего дома на машине.
— В полночь! — воскликнул Робер. — Зачем ты ездила в Бур-ля-Рен?
— У меня тоже могут быть свои секреты, свои маленькие тайны, — прощебетала она полушутливо-полусерьезно.
Робер хмыкнул.
— Секреты? У тебя?
— Почему бы и нет?
— И тайны? — Он снова хмыкнул, не отдавая себе отчета в том, что может ее обидеть. — Как-то мне трудно в это поверить.
— Ты что же, думаешь я лгу?
Ей было не до шуток, но он продолжал издеваться.
— Тайны… — Он хохотнул, легко и глуповато, как полупьяный человек. — Твоя тайна — это, случаем, не тетушка Альбертина?
Филипп вспомнил о старой больной тетке, проживавшей в ближайшем от Бур-ля-Рен предместье, к которой и ездила Люсетта.
— Кстати, — осведомился он, — как она себя чувствует?
— Пышет здоровьем, — сказал Робер. — Она из тех, кто периодически бывает при смерти.
В течение двух дней — так по крайней мере пыталась объяснить Пилар на своем жаргоне по телефону Раймонде, — Люсетта посвящала тете все свое время, приезжая к ней рано утром и уезжая лишь поздно ночью.
— Так это возвращаясь от нее ты проехала через Бурля-Рен… — У Робера был плутовской вид человека, готовящего какую-то пакость. — И увидела у Филиппа свет?
— Я рада, так как ты признал, что я не солгала.
— Нет, дорогая сестричка, ты не солгала. — Он снова прыснул. — Ты не солгала, но ты ошибаешься. В прошлый вторник ты не могла видеть свет у Филиппа.
— Если я говорю во вторник, значит, так и было!
— Нет!
— Да!
— Нет!
— Да!
Сцена могла показаться комичной. Однако она была всего лишь тягостной, ибо невозмутимому упрямству брата соответствовало все растущее раздражение сестры, которая в конце концов взорвалась:
— Да не будь ты таким идиотом! Объяснись или иди спать, если перебрал.
— Я, может быть, и перебрал, но память отшибло у тебя. Ты не могла видеть свет у Филиппа по той простой причине, что его не было дома… Он уезжал в провинцию.
Повернувшись к своему другу, Робер ждал подтверждения.
— В самом деле, — признал Филипп, — вы, должно быть, ошиблись.
Люсетта резко вскинула голову, выставив вперед подбородок. Ее едкий взгляд вонзился в глаза собеседника, и она отчеканила:
— Извините, но я знаю, что говорю… Если я говорю — вторник, значит, вторник!.. Уезжали вы или нет, окно вашей спальни было освещено!
Глава 14
«Окно вашей спальни было освещено!»
Филиппа вдруг осенило, что она говорит правду, что она уверена в своей правоте и что дальнейшее запирательство только еще больше заинтригует ее.
— Значит, я забыл выключить свет, — произнес он равнодушным тоном, как бы не придавая этому особого значения.
Вдруг он хлопнул себя по лбу:
— Да, да, да, вот теперь вспомнил: когда я вернулся, в комнате действительно горела лампа.
— Меа culpa, mea culpa[7], — простонал Робер, чувствуя муки совести. — Я не достоин быть братом такой просвещенной женщины… Именно просвещенной.
Все рассмеялись, и атмосфера разрядилась. Филипп согласился попробовать коньяку, высоко оценил его, но от второго бокала отказался.
— Честное слово, я бы лучше поехал домой.
Это решение вызвало такие же бурные протесты, как и в прошлый раз.
— Побудь еще немного, у тебя же есть время.
— Никто вас дома не ждет, — подхватила Люсетта, но тут же прикусила губу и, пытаясь исправить свою оплошность, совсем запуталась в словах. — Прошу простить меня… Я бы так хотела отвлечь вас от этой драмы…
Под осуждающим взглядом брата она смолкла, покраснев от смущения.
— Ничего страшного, — сказал Филипп.
Однако промашка создала неловкость. Когда он потребовал свое пальто, они больше не стали его задерживать.
— Старик, — с волнением в голосе признался Робер, провожая его к выходу, — здесь ты у себя дома…
Люсетта вызвала лифт. Она открыла рот, лишь когда кабина оказалась на этаже: