Детектор чувств

–За нарушение дисциплины и проявление эмоций, заключенная номер 917 на сутки изолируется от общества, – торжественно провозгласил дежурный надсмотрщик.

Девушка рухнула на кровать. В общей камере повеселей. Там её лучшая подруга – Полина, которой через месяц исполнится двадцать лет…

Мариника съежилась. Двадцать лет… В этом возрасте её могут выбрать. Ей тоже скоро исполнится двадцать.

Полину уже выбрали. Мужчина из Высшей Расы приезжал три месяца назад и долго ходил среди заключенных, присматриваясь к молодым девушкам. Так он и выбрал её подругу.

Девушки из Низшей Расы, не прошедшие по показаниям на ДРЧ – забракованные ,как их называли Высшие, подходили только для одного: стать инкубатором для будущего ребёнка мужчины из Высшей Расы. Это не было замужеством, просто девушка принадлежала ему, как вещь. Он относился к ней хорошо, но без эмоций. Если девушка беременела, он заботился о ней до рождения ребёнка и после, хотя не позволял ей самой воспитывать его, как представительнице Низшей Расы. Она была нужна как биологическая мать.

Женщин в Высшей Расе было меньше, чем мужчин и на всех пары не хватало. По эмоциональности женщины всегда на первом месте, в отличие от мужчин…

Мариника услышала шаги в коридоре. Они замерли у двери её изолятора. Зазвенели ключи, и ручка двери опустилась вниз.

Девушка схватила журнал и открыла на первой попавшейся странице.

– Добрый день, номер 917, -прозвучал низкий мужской голос.

Мариника опустила журнал, запоздало сообразив, что держит его вверх ногами. Перед ней стоял тот самый психолог Давид, из-за которого она здесь оказалась.

– Меня зовут Мариника, – девушка села на кровать.

– Я знаю, читал ваше личное дело сегодня,– Давид помолчал. На вид ему было лет пятьдесят. Тщедушный, с выцветшими голубыми глазами и залысинами на лбу в виде буквы «М», он вызывал в девушке жалость.

– Мариника… Фамилия Старкова.

– Зачем мне здесь и имя и фамилия? У меня же есть номер,– девушка смотрела прямо в его глаза с вызовом.

Давид трусливо их отвел и проговорил куда – то в сторону:

– Я беспокоюсь за тебя, твоя эмоциональность выделяется на общем фоне содержащихся здесь людей.

Мариника улыбнулась.

– Разве беспокойство разрешено Уставом?

Давид скользнул по ней взглядом и подошёл к окну с решёткой.

– Если оно не влияет на чувства других людей и не причиняет им вреда. Тебе не помешало бы ещё раз его прочитать, – он повернулся к девушке. – Давно ты читала Устав?

Мариника прочла его всего один раз. Девять лет назад, как только попала в эту колонию. Это был бред. Всё, что там написано. Она запомнила только одно слово: «запрещается», и дальше шёл длинный список всех чувств, которые она видела в своей жизни и многие из них испытывала, будучи ребёнком. Слово «разрешается» включало намного меньше пунктов, и их она не запомнила.

– Читала, – уклончиво ответила Мариника.

Давид внимательно на неё смотрел.

– Твой показатель эмоциональности составляет 200 процентов. Такого я ещё ни разу не видел.

Девушка вздёрнула подбородок и к её щекам прилила кровь от гордости. Она живая, в отличие от Высших!

Давид закашлялся и отвёл глаза.

– Ты неисправима. Сегодня на ДРЧ проверять тебя не будут. Я и так вижу, что изменений нет, – он вздохнул и направился к выходу.

Мариника смотрела, как за ним закрывается дверь и ей почему-то стало стыдно. Он ведь не желает ей зла. Зачем же относиться к нему, как к врагу? Не его вина, что она здесь оказалась девять лет назад…

Мариника Старкова жила вместе с родителями в небольшом городе деревенского типа, где преобладали одноэтажные или двухэтажные коттеджи. Их дом находился на широкой улице, по обеим сторонам которой росли высокие раскидистые березы. Она так любила эту улицу…

До сих пор перед её глазами стояло летнее солнечное утро, когда она выходила во двор своего уютного, обитого белым пластиком дома, чтобы подмести дорожку. Тогда Маринике было десять лет, и она, завидев за забором поляну с желтыми одуванчиками, отбрасывала прочь метлу и бежала плести венок.

Сидя в окружении ярко-желтых солнышек, она с восторгом смотрела в утреннее небо, где проплывали легкие пушистые облака, и с наслаждением вдыхала еще прохладный воздух.

А потом ей из окна кричала мама: «Дочка, иди кушать!», и Мариника неслась в дом, подпрыгивая на бегу. Дома её ждали горячие блины с растопленным маслом и вареньем из черной смородины или клубники.

Днем она помогала маме полоть грядки и убираться в доме, а вечером садилась на старенький велосипед и заезжала за подругой Ксюшей. Они вместе катались до темноты по улицам городка.

А потом они всей семьёй ужинали. Папа рассказывал, как прошёл его рабочий день, и они с мамой смеялись над его шутками.

Перед сном Мариника смотрела на звезды из окна своей комнаты, пытаясь пересчитать их.

Всё это было давно… Как будто в другой жизни.

Всё перечеркнул один воскресный день.

Мариника с родителями была во дворе дома, как вдруг на улице потемнело. Она подняла глаза и застыла от ужаса: с неба медленно спускалась огромная прозрачная ампула, закрывая солнце. Она была примерно в километре от их дома. Такая огромная…