Дети

Она смотрит на него как глухая. Ее отчужденный взгляд выводит Шенке из себя. Он выхватывает из ее рук палку, нанизывает на ее острый конец листовку и несет, как знамя. Мгновенно вокруг него собирается хохочущая толпа, она оттесняет старуху. В этой бесчинствующей массе Шенке играет роль воинственного героя. Мина вклинивается в толпу, чтобы добраться до палки, отобранной у старухи. Люди защищают Шенке, толкают ее, и Шенке продолжает шествовать с палкой-флагом. Мина все же пытается добраться до нациста. Так они доходят до киоска Отто. И тут, как хищная птица, с распущенными волосами, горящими глазами, набрасывается на него супруга, госпожа Шенке, выхватывает палку, и голос ее гремит над всей толпой:

– Свинья! Двуногая свинья!

Этот крик заставляет старуху-мать сойти с места, схватить за руку ребенка, которого Мина оставила с ней, и торопиться к госпоже Шенке, которая несет ей навстречу ее палку. Старуха отдает ей ребенка и старается добраться до киоска. Палка поднята в ее руке, пальто распахнуто, полы развеваются. Из толпы, плотно окружившей киоск, раздается страшный крик Мины. Тихая, сухая Мина потеряла присутствие духа, толкает и ударяет всех, чтобы пробиться к киоску и сорвать флаг со свастикой.

– Я покажу вам! – кричит она. – Сейчас покажу вам!

– Мина, нет! Подожди, пока я буду с тобой! Мина!

Но крик матери теряется во множестве голосов вокруг Мины, которая уже добралась до киоска и протянула руку к флагу. Руки Пауле обхватывают ее сзади, и она отбивается. Никто не приходит ей на помощь. Рука Ганса Папира возникает перед ее лицом! Рука наносит ей пощечину. Взгляд ее помутился. И все же снова горят острым пронзительным взглядом ее глаза. Лицо Мины обращено к Гансу Папиру, губы ее сжаты, уста не издают ни звука. Своим огромным телом Ганс толкает Мину шаг за шагом к стене киоска. Ладони его гуляют по ее лицу, она прижата к стене. Весь киоск сотрясается. Толпа молчит. Все боятся Ганса. Толпа увеличивается. Никто не приходит на помощь к Мине.

– Надо помочь ей! – кричит Гейнц у окна.

– Мы? – сдерживает его хриплый голос Филиппа. – Мы не можем здесь помочь ни одному человеку.

Старуха добралась до киоска, все ее морщины в движении. Молодые ее карие глаза пылают, палка над ее головой, платок слетел с ее головы на снег, и ноги ее топчут его. Толпа образует коридор, расступаясь и давая ей пройти до Ганса Папира. Мать становится между Гансом и Миной. Опускает палку и опирается на нее всей тяжестью своего тела. Нет у нее оружия против него, кроме пронзительных глаз, которые встречаются с его взглядом. Ганс поднимает кулак, но тут же опускает.

– Свинья! – кричит госпожа Шенке. – Двуногая свинья!

Госпожу Шенке Ганс побаивается, и отступает. Мина отрывается от стенки киоска, становится перед всеми и выплевывает сгустки крови на снег.

– Эта кровь, – старуха поднимает палку, словно собирается швырнуть ее в толпу, – приведет к рекам крови. Вашим молчанием вы открыли родники крови в этой стране. Из-за вашей трусости вырвутся реки крови, чтобы всех нас утопить. Ваша трусость оплачена будет кровью ваших сыновей и внуков...

Пауле появляется с вооруженными полицейскими, и они хватают старуху.

– Разойтись!

– Мама!

Силой потянула госпожа Шенке Мину и ребенка в свой подвал. У пустого киоска на снегу остался лишь затоптанный платок старухи.

– Она больше не вернется, – говорит Филипп.

Гейнц закрывает окно, лицо его бело, как мел, руки обвисли.

– Гейнц, страна, в которой происходят такие вещи, где среди бела бесследно исчезают люди с улицы, страна, в которой нет ни суда, ни судьи, не место для жизни таких людей, как мы с тобой. Гейнц, ты не выйдешь отсюда на улицу!

Гейнц испуганно смотрит на Филиппа, который продолжает:

– Умоляю, не выходи на улицу. Видишь, что творится?

Взгляд Гейнца вопрошает.

– Моя сестра Розалия так упрашивает Саула.

– Саула?

– Да, ее семья сейчас живет у меня. Мы продали мясную лавку и все, что можно было продать. Они будут находиться у меня до их отъезда в Палестину.

– Когда?

– Когда у меня будет сумма, необходимая для покупки сертификата на человека, обладающего капиталом. Много денег.

– Я готов помочь.

– Нет! Я не хочу, чтобы ты мне помог деньгами.

Голос Филиппа более высок, чем обычно, нотки ненависти проскальзывают в нем. Гейнц хорошо понимает, что она не направлена против него, и мягко отвечает:

– Я предлагаю деньги не для тебя, а для меня самого, Филипп. Я хочу заключить с тобой сделку. Я куплю сертификат для твоей семьи, а они перевезут мои деньги за пределы Германии. Я все время ищу пути переброски денег контрабандой. Мне крайне важно иметь деньги в Палестине. Вполне возможно, что наши дети тоже уедут туда.

– Только дети, Гейнц? А вы? – даже по лицу Филиппа видно, что за его вопросом кроется что-то весьма для него значимое. – Почему вы все вместе не уедете туда? Что вам есть еще здесь терять?