Дети

Здесь, на заснеженной аллее, шаги Александра не так медлительны и тяжелы. Даже его обычная военная выправка и прямая осанка как бы смягчились.

– Итак, – он внезапно остановился и воскликнул непривычно торжественным для него голосом, – итак, мы приехали на латунную фабрику, которая теперь стала фермой, где молодежь самостоятельно готовится к репатриации в Израиль.

Это та же старая улица, единственная в фабричном поселке. Двухэтажные домики тянутся по обе стороны улицы. Дом прижат к дому, окно – в окно. Все домики дожили до глубокой старости. Сегодня не узнать ни улицы, ни домов. Парни и девушки, ряд за рядом, пара за парой, группа за группой, шагают по улице. Держатся близко к заборам, каштанам и липам, заглядывают в окна, и беспрерывно дискутируют, наполняя улицу сумятицей улицу.

– Шалом, – останавливает Александр первую пару, идущую навстречу: он в синей рубашке, она – в серой. Он сопровождает свои слова жестами, она отбрасывает пряди волос. Что у них тут сегодня?

– Сегодня семинар по хасидизму, – роняет юноша.

Сомнительно, найдется ли среди них хоть один, готовый пуститься с приезжими в объяснения. Но вот кто-то быстро бежит от края улицы. «Бегун!» – моргает глазами Александр. Дважды в год его «бегун» прибегает на латунную фабрику: раз – зимой и раз – летом, и всегда он в белой майке, черных спортивных штанах, в белой полотняной обуви на босу ногу и в шапке. Бежит по улице и возвращается, затем снимает шапку, собирая деньги с проходящих или стоящих зевак за свой бег. Никогда никто не спрашивал, кто он, как его зовут, откуда появился и куда держит путь. Он просто – «бегун». Дети с нетерпением ждут его, прижимаются к оградам, и, затаив дыхание, следят за тем, как он, почти босой, бежит по острой гальке. В молодости Александр отличался во всех видах спорта, а в беге опережал всех сверстников в классе, но никогда ему не приходило в голову соревноваться с этим странным «бегуном» на улице.

– Здравствуйте, – говорит им бегун, тяжело дыша, – я секретарь!

У бегущего секретаря кудрявая шевелюра, шорты, колени и голова обнажены, несмотря на стужу, но грудь и шею обтягивает толстый свитер, под которым не менее толстый шерстяной пуловер до самого подбородка. Слабый запах коровника идет от секретаря-бегуна.

– Кроме того, что вы секретарь, у вас есть имя?

– Боби, – коротко бросает обладатель шевелюры.

– Гости – наши друзья, – говорит ему Александр, – они пришли поинтересоваться вашей жизнью.

Боби не ждет вопросов, подпрыгивает и отвечает, стоя на одной ноге.

– Мы не просто здесь готовимся, мы здесь – готовящийся к труду и обороне в Израиле целый кибуц, – говорит он, идя рядом с Александром. Они опережают всех на два шага, собираясь пересечь шоссе в сторону бывшего здания пожарной команды, на дверях которой большими буквами написано: «Секретариат».

– Весь секретариат пошел на занятие по хасидизму. Мы ждем вашу беседу с нами, но чуть позже.

– О чем вы хотите со мной беседовать? Есть проблемы?

– Есть. Ведь не так просто превратить это ужасное запустение в нормальный подготовительный кибуц? Когда мы сюда приехали, сорняки росли на порогах домов.

Александр остановился. Обвинительные нотки в голосе секретаря как бы относились к нему. Они ведь бежали отсюда, целое поколение сыновей разбежалось кто куда, вот и выросли сорняки на порогах их отчих домов. И обвинял их этот кудрявый юноша от имени тех, которые наследовали это запустение. Боби указывает на дом Габриеля Штерна, на окнах которого опущены жалюзи и дверь заперта. Габриель Штерн оставил юношам и девушкам все домики, кроме своего дома. Александр шарит в кармане своей куртки: хозяин отдал ему ключ от этой виллы перед тем, как оставил ее.

– Он просто оставил бесхозным все, что ему принадлежало, – секретарь указывает на опущенные жалюзи, – уплыл себе в страну Израиля и оставил все это имущество, чтобы вернуться и основать поселение.

Александр возвращается к себе, истинному, Александру прошлых дней. Боби его рассердил. Он не может согласиться с тем, что все грехи его поколения Боби возложил на Габриеля Штерна. Из всех сыновей, который росли на латунной фабрике, последним был здесь Габриель.

– Габриель Штерн, – хмурится Александр, – вел себя так, как вели себя все. Мы все оставили это место, чтобы репатриироваться в страну Израиля. Придет время, и вы сделаете то же самое, репатриируетесь туда же, и пороги этих домиков снова зарастут сорняками.

– Нет! – возражает Боби. – Мы за собой не оставим никакого запустения. Мы репатриируемся, на наше место придет новый подготовительный кибуц, но мы оставим ему место чистым и упорядоченным, а он, в свою очередь его оставит чистым и упорядоченным следующим за ним юношам и девушкам. Многие поколения пионеров-халуцев пройдут здесь подготовку к репатриации и труду на своей истинной родине.