Дети

Ах, какой стыд испытывает Иоанна за свою семью! Все неприятности происходят именно в этот вечер, когда она привела в дом гостя из Израиля. Была бы она откровенна с Беллой, сказала бы ей, что дом их недостоин принимать гостя – халуца из Палестины. Был бы жив отец!.. Ах, тогда могла бы она привести в их дом целый батальон халуцев. Если бы она могла рассказать Зераху об отце, он бы ей не поверил. Никто ей не верит, почему Зерах должен поверить? Но лицо Зераха не выражает никого изумления или потрясения. Наоборот, оно довольно и радостно. Он был очень голоден, а это приводит к боли в почках. Но вот, Кетхен принесла суп, дед наливает ему, и на лице его устанавливается покой. Иоанна это понимает по своему: первопроходец тоже за свободную любовь! Как Саул. Он тоже за свободную любовь, пьет шнапс, и сегодня ей сказал, что начал курить. Может, Саул прав. Если израильтянин это делает, почему Саул не может? Почему Саул должен годами воздерживаться от всего, что ему приятно, ибо ведь, в конце концов, он все это сделает, как в этот вечер доказал ей Зерах. И почему ей так тяжко со своей грешной любовью к Оттокару?

Иоанна старается низко держать голову над тарелкой, как и все другие члены семейства. Атмосфера за столом в этот вечер необычна. От ложки к ложке бросают взгляды на пустой стул Эдит. Беседа не клеится, и дед не может этого выдержать. Единственный, кто спокоен и доволен, это халуц, и дед ищет у него спасение.

– Господин Зерах, вы совсем забыли рассказать, как ботинки Болека с Генисаретского моря оказались на ваших ногах.

– Рассказ о Болеке может всех рассмешить.

– Ну, так рассказывайте, – дед подмигивает сидящим слева и справа.

Хотя бы немного развлечь приунывшую публику. Иоанна знает цену этим подмигиваниям деда, и пытается предостеречь Зераха от рассказов об Израиле, но халуц не обращает на нее внимания, хотя должен был бы. Все же они из одного Движения.

– Болек наш – парень не от мира сего. Не отличает правое от левого. Ему нельзя позволить управлять телегой или скакать верхом. Пользоваться ружьем!

– Ружьем? – возбуждается Бумба. – В Палестине скачут на лошадях и стреляют из ружей?

– Это не смешно, – упрекает его Иоанна, – это не как в твоих фильмах! Это из-за арабов. Днем и ночью надо охранять кибуц от их нападений.

– Вижу, что только меня там не хватает, – говорит дед, – не хватает там превосходных пуль моего общества охотников.

– Твое общество охотников… – странным тоном говорит Гейнц, – Была у меня сегодня короткая встреча с твоим обществом охотников. Коньяк у них превосходный, действительно превосходный.

– Кетхен! – вдруг торопится дед. – Кетхен, чего ты ждешь? Почему не подаешь мясо? Ну, где же ваш смешной рассказ, Зерах?

– Кибуц расположен на холме, возвышающемся над широкой равниной. Рядом с кибуцем, в долине, плантация оливковых деревьев, принадлежащая кибуцу. И существовала она до возникновения кибуца. За большие деньги мы купили землю у арабов вместе с плантацией.

– Слышишь, дед, для того, чтобы купить землю и плантацию, надо собирать деньги в Основной фонд существования Израиля! – взволнованно говорит Иоанна.

– Тише, Иоанна!

Дед потрясен тем, что в его доме находится еще кто-то, кроме него, который может приковать внимание домочадцев к своим рассказам.

– По сей день, арабы не привыкли к тому, что плантация оливковых деревьев принадлежит нам, и когда маслины созревают, они приходят первыми снимать урожай. И надо сторожить его днем и ночью. В дни сбора урожая обычно я по ночам охраняю плантацию. Спускаюсь я туда, когда уже солнце клонится к вечеру. Издалека слышен голос Моше, который гонит скот в кибуц. Он ищет своего маленького сына: «Дани! Дани-и!»

Голос Зераха звенит в столовой, откликаясь в ушах деда – «Эдит! Эдит!»

– Нелегко быть охранником на плантации. Ночью туда приходят не только воры, но и влюбленные парочки.

Глаза всех вновь взглянули на стулья Эдит и Эрвина.

– Ну, дальше, – иссякает терпение деда, – что там с Болеком?

– Итак, в один из вечеров приходит Болек и требует права охранять оливковую плантацию. Если дать оружие в неумелые руки Болека, который не отличает человека от шакала, это может привести к беде. Но Болек упрямится. Что делать? Дали ему ружье. Но и он выставил одно условие: обувь! Обычно, мы покупаем обувь не у сапожников Тверии, а в английской армии. Ботинки у них тяжелые, скрипят и делают много шума. Вы говорите, что я не сумею охранять, сказал Болек. Так вот, не отсутствие смелости и не медлительность может меня подвести, а английские ботинки. Я требую другую обувь! Уже в первую ночь, когда он вышел охранять плантацию, чуть не случилась катастрофа. Ночь была светлой, яркий месяц. Но только Болек услышал какой-то шорох, тут же потерял всякую сдержанность. Ночь была чудной. Шелестели оливковые деревья. Услышав этот шелест, Болек тут же нажал на курок, и пули полетели между ветками! Началось массовое бегство с плантации, не воров и не шакалов, а влюбленных парочек...