Дети

Он дает Иоанне кивнуть Оттокару и протянуть ему руку на прощание. Тянет ее за руки за собой. Они отдаляются, и тут Иоанна освобождает руку и машет Отттокару. Он тоже поднимает руку и машет ей медленно и печально. В воротах еврейского кладбища остается в одиночестве Оттокар фон Ойленберг.

* * *

Передняя дома Леви похожа на холл гостиницы. Тюки, чемоданы, трости, пальто, зонтики, шапки. Из семейного особняка в Силезии приехал на похороны деда весь семейный клан. Дядя Герман и тетя Финхен, настоящее имя которой – Йосефина, с ними их сын и внуки. Тетя Регина и дядя Лео с тетей Розой, и с ними их дочь Елена. Прибыли все родственники по имени Аарон, но не пятьдесят, двадцать ныне живущих. С ними прибыли их зонтики и трости. Пять кожаных коробов для шляп тети Финхен. Все эти коробы сопровождают их в любых путешествиях, в горе и в радостях. На все это взирает зеркало, покрытое черной тканью. Черные ткани повесили сестры Румпель на все зеркала в доме. Когда им стало ясно, зачем они сюда вызваны, они со всей душой принялись выполнять свои обязанности. И это не простые обязанности. Все смешалось в доме Леви. Со смертью деда, все указания дает дядя Альфред по правилам траура и по законам Израиля. Даже тетя Регина, у которой на шее висит крест, выполняет все его указания. Ведь дядя Альфред теперь единственный живой сын покойного. И все указания падают на головы сестер-альбиносок. Трапеза не подается на большом столе в столовой. Его убрали оттуда вместе с цветастыми креслами. Теперь там стоят низкие столы, и гости едят, сидя на скамеечках. А некоторые, за недостатком столов, держат тарелки на коленях. Есть и другой стол, обычный и удобный, для гостей, которые не расположены к дяде Альфреду. Но около этого стола никто не ест. Как две взволнованные птицы, летают сестры-альбиноски между скамеечками и гостями.

Дядя Альфред приказал им подавать гостям яйца, обкатанные в пыли. Сестры удивлены. Зачем в память о деде следует есть яйца, обкатанные в пыли? Они помнят, что дед любил яйца, зажаренные со свининой. Фрида, Агата и старый садовник не приходят на помощь сестрам. И они сидят на скамеечках со всей скорбящей семьей. Кетхен занимается постелями для гостей. Единственный, кто выразил желание им помочь, это Фердинанд, но он известен, как неудачник, у которого все валится из рук и разбивается, и сейчас больше, чем всегда. В кухне сестер уже собралась груда разбитой посуды. Сестры Румпель носятся туда и назад, хлопают двери, сотрясая пламя поминальной свечи, которая стоит на мраморе камина, между портретами отца и матери. Слабая тень пламени колеблется на стене между портретами госпожи и господина Леви. В комнате сумрачно. Старый садовник опустил жалюзи, развернул толстые портьеры. Большая хрустальная люстра не зажжена. Только свечи распространяют свет с четырех углов комнаты. Четыре безмолвные тени на стенах, и одна тень – посреди. Гейнц встал со скамеечки, прижался спиной к стене и смотрит на пламя белой свечи, лицо его бело, как свеча. Дядя Герман тоже встал рядом с Гейнцем. Дядя очень похож на брата – покойного деда, но никто не найдет между ними много общего.

– Сын мой, – говорит дядя Гейнцу, – теперь, когда он ушел из жизни, на меня легла ответственность за ваше здоровье и жизнь. Насколько смогу помочь вам добрым советом, помогу. Мой совет вам – не подаваться панике. Слышал, что вы собираетесь немедленно эмигрировать. Не стоит так торопиться. У меня есть связи, сын мой, верные связи. Из верных источников я знаю, что все не так выглядит страшно, как об это кричат. Власти собираются прекратить беспорядки и нападения на евреев. В Германии всегда царил закон и порядок, и в ней он будет восстановлен. Надо только немного продержаться, пока все успокоится. Ни в коем случае не терять сразу присутствия духа!

Дядя Герман все более выпрямляется и покашливает, прочищая горло. Но покашливание дяди не похоже на покашливание деда. Когда дед прочищал горло, он делал это весело. Дядя Герман делает это высокомерно.

– Ах, Яков, Яков. Зачем ты это нам сделал? Во всей нашей семье, во всех поколениях, ни у одного человека не было склонности к самоубийству. Яков всегда был буйным, в жизни и в смерти.

«Дурачье» – хотел бы прижавшийся к стене Гейнц крикнуть в лицо дяди Германа и тети Регины.

«Дурачье! Все, что он делал – делал для вас, вашим именем. Предупредить вас и спасти!» – но Гейнц сжимает губы и сдерживается. В конце концов, он сын своего отца и внук бабки.

Он отходит от стены и обращается к семье. Голос его спокоен, сдержан, крепок.