Дети Афродиты

– Про другое, конечно. Я на такие подвиги во имя любви точно не способна.

– Да какие там подвиги, Оль, скажешь тоже! Это не подвиги, это нормальная семейная жизнь. А она из мелочей складывается, которые, в общем, не замечаешь. Как будто так и надо. А на самом деле…

– Не знаю. Наверное, ты прав, Генка. Действительно, не замечаешь. Живешь и живешь себе. Про любовь говорить с годами забываешь, зато пирожки вкусные по утрам привычкой становятся. Наверное, я очень скверная жена была…

– Хм… Откуда вдруг такие выводы? И почему – была? Кстати, что у тебя там с мужем произошло? Ты ж мне ничего и не рассказала толком.

– Да это неинтересно, Ген. Пошлость и грязь, больше ничего. Знаешь, как топором по чурбаку – раз! – и раскололась семейная жизнь на две половинки. Кстати, очень приличная была семейная жизнь. Крепкий такой чурбачок.

– Оль… Ты же знаешь, я парень простой, этих обиняков не понимаю. Давай, выкладывай все, как было. И с подробностями, чтоб надолго хватило. Дорога длинная, а я не выспался, так что внимательно тебя слушаю. Давай, Шехерезада, начинай!

– Ну ладно…

Ольга вздохнула, опустила плечи, отправила в рот остатки пирожка. И повторила, будто окончательно решившись:

– Ладно, расскажу… Все с самого начала расскажу. Как сказку.

– Валяй сначала.

– Мы, Ген, молодыми женились, по большой-большой любви. И жили хорошо, дружно, первые несколько лет, помню, все время за руки держались… И Польку уже родили, а все норовили за руки схватиться… Знаешь, интуитивно как-то. Чтобы все время чувствовать друг друга.

– Да, знаю. У нас тоже с Маришкой так… Ладно, не буду тебя перебивать, рассказывай.

– Я ему очень верила, Ген. Всегда верила. Тоже, знаешь, интуитивно. Почему-то мне казалось, что если я мужа люблю… И он меня любит… То это как бы автоматом нас от всего плохого и пошлого защищает, понимаешь? Наверное, все любящие женщины так думают. Мы и не ссорились практически… И я никогда не ревновала, просто в голову такая глупость не приходила. Иван меня ревновал, а я его – нет.

– А не врешь, часом, а? У тебя ж характер такой… Скажи-ка тебе чего-нибудь поперек! Увернуться ведь не успеешь!

– Ну да, в общем… Характер у меня не сахар, согласна. Но Иван как-то умел острые углы обходить… И не сказать чтобы он трусом бесхарактерным был, нет! У него тоже, знаешь, характер не слабый. Черт его знает, как нам это удавалось… Нет, мы не ссорились. И не раздражались друг на друга. Нет, я раздражалась, было дело, но Иван… Как-то гасил незаметно.

– Слушай, а я ведь начинаю испытывать симпатию к твоему Ивану! Значит, вполне нормальный мужик!

– Да. Нормальный. И цветы мне всегда дарил, не по праздникам, а просто так. И слова красивые говорил. И глаза у него при этом честные влюбленные были. Да, все было хорошо, все отлично. А к хорошему быстро привыкаешь, расслабляешься и удара не ждешь. А когда вдруг этот удар получаешь… В общем, дальше не хочу рассказывать. Не могу, прости. Дальше мне больно, Ген.

– Ладно, понял, не дурак… Изменил он тебе, да? А ты его застукала?

– Да. С моей ближайшей подругой. И поэтому, сам понимаешь, возврата в прошлое нет.

– О! О! Как по-киношному сказала-то! Заплачу сейчас! Дай платок там, в бардачке!

– Не смешно нисколько. Над чужой болью нельзя смеяться, Ген.

– А я и не смеюсь. Я громко на тебя удивляюсь. Подумаешь, мужик налево сходил один разок за всю семейную жизнь! Да ему по природе его мужицкой положено – хотя бы разок-то! Прости его, Оль… Ну, ты ж умная баба, сделай скидку, не жмись.

– Господи, Ген, и ты туда же!

– Не понял.

– Да мне все кругом твердят – надо простить, надо простить. Как будто это легко! Как пальцами щелкнуть. Да если бы я могла… Да я бы с радостью, что ты! А только не получается у меня, не могу, и все, хоть убей. Не дано мне, как Маришке твоей, к примеру…

– А ты любишь его?

– Не спрашивай, пожалуйста. Я и сама себе этот вопрос не задаю.

– Да отчего ж не задашь-то?

– Боюсь.

– Значит, любишь.

– Нет, не люблю. Не люблю! Предательство и любовь между собой не сочетаются! Значит, не люблю!

– Ну, тогда другого мужика себе найди…

– Мне не надо другого. Нет, я не смогу…

– Значит, все-таки любишь! Значит, надо прощать, Оль!

– Нет. И простить не смогу.

– И что? Так и будешь всю жизнь одна? Будешь сидеть и самой себе песенку обиды куковать?

– Выходит, так и буду. Куковать.

– Хм… А зачем? Не понимаю.

– Слушай, Ген! А если бы Маришка с тобой так же?.. Если бы она тебе изменила?.. Ты бы ее простил?

– Да. Простил бы. Мой отец нашу с тобой мать простил, когда она от него сбежала, меня бросила. Искал ее долго… Ну, в общем, сама знаешь. И я бы простил. Потому что люблю. И тебе тоже своего Ивана надо простить, потому что ты его любишь. Очень простая арифметика, Оль.

– Ой, Ген, перестань… Чего мы – по одному и тому же кругу. Все, хватит.

– А я и мамку нашу непутевую, Анну-Афродиту, тоже давно простил. Наверное, ты права, да, Оль. Эта способность такая человеческая, легкость прощения, не всем дана. О, смотри, указатель на своротке! Поселок Горькое! Чуть не проехали, зараза…