Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей

— Идоменей не доверяет Неоптолему. Кто знает, что на уме у мирмидонского дикаря?.. Хотя его силы слишком малочисленны для захвата острова, их хватит, чтобы затеять ссору с нашими моряками, оставшимися у кораблей. Неоптолем также способен отправить ночью лазутчика, чтобы тайно пробить дно судов. В любом случае, надо скорее рассказать обо всем Дексию. Пусть он удвоит стражу и внимательно следит за непрошеными гостями! Мы тоже приготовимся к возможным неприятностям. Как же легкомысленно я отнесся к появлению Неоптолема на Крите… Но теперь буду настороже!

Мнение предводителя разделяли все. Орест подозвал Акаста и спросил:

— Умеешь ездить верхом?

— Справлюсь, если это смирная кобыла, а не боевой жеребец. У моей матери был… приятель, который занимался лошадьми. Он и дал мне несколько уроков.

— Хорошо. Попроси в кносской конюшне лошадь со спокойным нравом, но достаточно быструю. Мне нужно, чтобы ты оказался в бухте до темноты и рассказал товарищам обо всем, что видел и слышал. Ступай!

* * *

Спустя некоторое время Акаст уже скакал на темно-серой лошадке по пыльной дороге в быстро сгущающихся сумерках. С одной стороны возвышались холмы с беспорядочными нагромождениями камней выше человеческого роста, с другой — протирался обрыв, края которого скрывала темнота. Акаст ехал, мысленно перебирая в голове все события минувшего дня и чувствуя неясную тревогу. Он понимал: Неоптолем не из тех, кто стойко переносит обиды… Слабо верилось, что пылкий и гневливый мирмидонец проведет во дворце спокойную ночь.

И все же Акаст надеялся на лучшее. Неоптолем приплыл на Крит лишь как посланник — ему должно хватить ума не рисковать всем ради мести и желания завладеть возлюбленной. Вдруг опасения Дексия и Ореста окажутся беспочвенными…

Погрузившись в рассуждения, Акаст не услышал, как запела тетива лука. Он почувствовал только удар.

Сильный толчок сбил его со спины кобылы — под лопаткой вспыхнула невыносимая боль, раздирающая тело на части. Акаст полетел прямо в овраг у дороги. Несколько мгновений его тело катилось на дно, но для Акаста они стали вечностью.

Он несколько раз ударился о пологий склон — сначала животом, потом рукой. Следом задел спиной выступающий булыжник, и древко торчащей стрелы переломилось. Наконечник дернулся в живой плоти, заставив Акаста закричать от невыносимой боли.

После этого наступила милосердная тьма, унесшая с собой все страдания. Тело молодого моряка обмякло на дне оврага, подобно куче небрежно брошенного тряпья.

Два мужских силуэта вышли из-за камней на придорожном холме. Один из них держал в руках лук, у второго висел на боку меч. Подойдя к краю дороги, они посмотрели вниз, на распластавшуюся безжизненную фигурку.

— Удачный выстрел, — заметил тот, что был с мечом.

— Хорошо, что скакал он не слишком быстро. Ну что, спустимся и проверим тело?

— Арес великий, зачем? Тут и здоровый костей не соберет после падения, а ты еще и знатно угостил его стрелой. Парнишка точно мертв.

— И то правда. Неоптолем истинно ведал, что надо делать, когда оставил засаду на дороге к побережью.

— Он тут бывал не раз, знает все пути от дворца до стоянки. Голова у нашего царевича работает что надо!.. Эта ночь будет успешной.

— Ага, — кивнул стрелок, — а теперь давай-ка поторопимся. Нужно вернуться к кораблям. Пусть во дворце сами разбираются с микенским отребьем… У нас иные заботы.

Они отошли от края дороги и только тогда обратили внимание, что в десятке шагов стояла лошадь и косила в их сторону влажным карим глазом, иногда нервно постукивая копытами.

— А с ней что делать? Пристрелим?

— Оставь. Не хочу убивать животное.

— Людей, значит, не жалеешь, но кобыла способна размягчить твое сердце? А что, если она самостоятельно вернется в конюшню? Тогда поднимется паника. Хотя… нет. К тому времени это уже будет не важно.

— Вот именно. У Крита вскоре хватит забот и без пропажи какого-то микенца! Так что расслабься, — один ободряюще хлопнул другого по спине, и они засмеялись.

Мирмидонцы удалились, их шаги стихли в сумерках. Лошадь еще немного потопталась на месте, а затем подошла к краю обрыва и принялась жевать клочок сухой, покрытой дорожной пылью травы.

* * *

Акаст очнулся, ощущая во рту тошнотворно-солоноватый вкус крови. Едва приподнявшись, он застонал, как от впившихся в тело раскаленных игл. Особенно нестерпимо болела спина. У Акаста не получалось отвести назад руку, чтобы потрогать рану, но он чувствовал: наконечник все еще плотно сидит внутри.

Стрела вызывала дикую боль, но Акасту внезапно пришла в голову мысль, что так даже лучше — он не сразу истечет кровью, что сулило бы верную смерть. Ощупав кое-как левой рукой живот и ноги, юноша убедился, что серьезных повреждений там нет — только ссадины от падения. А вот правая рука отказывалась слушаться и безжизненно висела вдоль тела… Видимо, сломана. Лицо тоже пострадало: из носа текла струйка крови, рот был разбит, но зубы и глаза остались на месте. Впрочем, при падении он мог свернуть себе шею, так что еще легко отделался…