Гермиона перепугалась: воображение услужливо подкинуло образ голодной акулы. Но тут над водной гладью показалась мужская голова, которая сделала глубокий вдох. Девушка успокоилась… и сразу вновь напряглась. Это не был Неоптолем или кто-либо еще, кто имел доступ к месту царского отдыха…
Затем царевна с негодованием узнала предводителя микенцев, гостившего в критском дворце.
— Прошу меня извинить, госпожа, — сказал тот, глядя в сторону. — Я не ожидал кого-то здесь встретить. Царь Идоменей любезно предложил воспользоваться этим местом для купаний…
— Думаю, оно пришлось тебе весьма по душе, царевич Орест, — не скрывая прохлады в голосе, ответила Гермиона.
В ней боролись противоречивые желания. Поскорее выйти из воды? Или плыть обратно в открытое море? Что угодно, лишь бы не вести бесед с непрошеным соседом.
— Я действительно в восторге, и не только от этого залива. Мне очень нравится Крит… — тут набежала волна и Ореста накрыло с головой.
Вынырнув, юноша закашлялся соленой водой.
— Может, поговорим на берегу?
Гермиона едва не застонала: отказывать гостю, наследнику царских кровей, не подобало. Отец расстроится, если она оскорбит микенца… Поэтому пришлось согласиться:
— Тогда поплыли. Догоняй! — с ноткой высокомерия скомандовала она и устремилась к берегу ловко, словно дельфин. Орест сразу же направился следом, но вскоре оказался далеко позади. Критская царевна явно чувствовала себя в воде куда увереннее.
Орест изумился, когда доплыл до мелководья — Гермиона уже выбралась на сушу. Микенца вдруг накрыло странное чувство, когда он разглядел ее обнаженной: это была высокая, стройная девушка, с узкими бедрами и крепкими ягодицами. Конечно, Оресту не в новинку была женская нагота: на родине ему не раз случалось предаваться любовным утехам со служанками в покоях дворца. Но в Львином городе не было обычая расхаживать друг перед другом голыми. Здесь же… перед ним стояла царевна Крита без единого клочка одежды! Он вдруг осознал это и выбранил себя последними словами за предложение выйти на берег.
Тем временем Гермиона обернулась, одной рукой отжимая мокрые волосы, и взглянула на микенца; Орест совершенно растерялся. Не представляя, как отреагировать, он сделал единственно верный, по его мнению, поступок — крепко зажмурился.
— Видимо, говорить ты умеешь лучше, чем плавать, сын Агамемнона! — ехидно заметила критянка. Тут она обратила внимание, что Орест застыл в воде по пояс, совершенно смущенный. — Что-то не так?
— Мне кажется, тебе стоит одеться, царевна, — негромко произнес Орест, не открывая глаз.
Гермиона расхохоталась:
— Ах, вот оно как? Мне стоит пощадить твою стыдливость? Но если я надену гиматий прямо сейчас, он намокнет… Ну, хорошо, — продолжила она уже серьезнее, — немного влажной ткани на теле я уж как-нибудь переживу.
Вернувшись к колеснице, царевна прикрыла наготу. И крикнула Оресту, все еще послушно стоящему в воде:
— Вот и все! Вылезай, не стесняйся.
Орест неуклюже выбрался на берег и побрел к собственным вещам, лежащим между двух больших валунов. Он с трудом удерживался от желания перейти на бег. И лишь одевшись, микенец почувствовал, как к нему возвращается былая уверенность. Орест перевел взгляд на Гермиону. Как и предполагала девушка, гиматий в самом деле намок и плотно обтянул ее фигуру. Но сокровенное оставалось прикрытым, так что Орест более не испытывал неловкости.
— Тебе достанется прекрасный остров, царевна, — он улыбнулся. — Я чувствую себя здесь так хорошо, словно родился заново. Одиссей не зря расхваливал Крит.
— Ты знаком со стариком Одиссеем? Время от времени он заглядывает, чтобы обсудить с отцом торговые дела, да и просто поболтать о разном, — в глазах Гермионы мелькнула мечтательная дымка. — Царь Итаки рассказывал мне столько интересного… Когда удавалось его застать, конечно!
— Да, Одиссей — прекрасный сказитель. Мне даже посчастливилось плавать с ним вместе, когда я был ребенком. Жаль, что это продолжалось недолго.
Они немного помолчали. Орест почесал в затылке и, собравшись с духом, сказал:
— Извини за мое поведение. Для нас, микенцев, некоторые ваши обычаи могут показаться странными.
— В самом деле? Неужели тебе так редко доводилось видеть обнаженное тело, царевич? В Микенах принято укутывать женщин с ног до головы, чтобы из гусеницы ненароком не выпорхнула бабочка?
— Это не так.
— Тогда что же? Мой вид был тебе неприятен?
— Напротив, мне будет недоставать столь великолепного зрелища, — со смесью смущения и бравады в голосе ответил Орест.
Эта выходка вновь позабавила Гермиону, девушка прыснула в кулак. Дождавшись, пока ее веселье пройдет, микенец объяснил: