Дети Аллаха

Речь его журчала подобно воде, словно благословенная дождевая влага, падающая с неба, и Самир почти не ощущал легких прикосновений к рукам и лицу там, где сегодня и несколько дней назад он заработал шишки и ссадины, содрал кожу. Чувствовалось лишь слабое жжение, да лез в ноздри запах трав, такой сильный, словно они росли и цвели, и рассеивали пыльцу прямо тут, в мечети, на ковре, как теперь он мог видеть, старом и вытертом, с орнаментом из золотых и зеленых нитей.

Вместе с болью от ушибов и царапин уходила и та, что поселилась внутри в день смерти матери, словно губка в морщинистых руках омывала и душу.

– Мусульманин тот, кто произносит с полной верой и пониманием, – продолжал старик. – Он – Аллах Единый, Аллах ни в чем не нуждающийся. Не родил он и не был рожден, и нет никого, равного Ему. Он един в господстве, един в творении, един в поклонении, в повелении и решении, в страхе и боязни, в царстве и владении, в пропитании и полагании, действии и обращении.

Голова у Самира шла кругом, Ильяс сидел у стены тихо, словно мышь, почуявшая кота, только моргал.

– Так, а теперь колено, – сказал старик, откладывая губку. – А ну, сними штаны. Воистину, Аллах с терпеливыми. Как сказал Повелитель Верующих, да будет доволен им Аллах: «и поистине, Досточтимый и Достославный Однозначный, нельзя разделить его ни в сущности, ни в разуме, ни в воображении…».

Холодные сильные пальцы ощупали колено Самира, и тот замер, готовясь к еще большей боли. Но старик дернул, что-то хрустнуло, горячая волна плеснула на лодыжку и на бедро, словно всю ногу облили кипятком, а в следующий момент неприятные ощущения исчезли.

– Ну как, лучше? – спросил старик.

– Да… – прошептал Самир. – Спасибо…

За стенами мечети по-прежнему падали бомбы; самолеты, прилетевшие с запада, рвали небо; дома рушились, чтобы погрести под собой хозяев, но он ощущал себя в безопасности. Голова продолжала кружиться, но иначе, легко и свободно, словно он избавился от тяжкого груза, от застарелой боли.

– Пророк Мухаммад, ниспошлет ему Аллах благословение и мир, упомянут в Библии, – проговорил старик, улыбаясь. – Евангелие от Иоанна, глава пятнадцатая: «И я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовеки. Когда же придет Утешитель, которого я пошлю вам от Отца, Дух Истины, который от Отца исходит, он будет свидетельствовать обо мне».

– Я помню эти слова, – сказал Ильяс. – Отец Григорий, он…

– А почему это про Мухаммада? – перебил его Самир.

– Утешитель – по-гречески Параклет. Это искаженное Переклетос – «хвалимый». Мухаммад – тоже «хвалимый».

Самир нахмурился: если в Библии говорится о Мухаммаде, а в Коране упомянута Пресвятая Дева, не значит ли это, что не так уж велика разница между двумя верами? Почему же тогда люди одной считают людей другой дьяволами, ненавидят друг друга и убивают? Отчего одни боятся дышать, а другие находят силы воевать, не боятся называть врагов врагами и мстить им?

Но только помрачнением, тяжестью пережитого в последние дни, жаждой мести за родных, болью душевной и телесной можно объяснить то, что он спросил:

– А как стать мусульманином?

Самир испугался слов, вылетевших из его рта, принялся торопливо натягивать штаны. Ильяс пискнул что-то, снаружи донесся приглушенный расстоянием взрыв, а старик улыбнулся.

Он уселся на ковер, скрестив ноги, огладил бороду и только затем ответил:

– Очень просто. Достаточно в присутствии двух свидетелей, уважаемых мужей, произнести шахаду, свидетельство веры: «Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммад – Пророк Его». Только сказать это нужно с искренней убежденностью, довериться Всевышнему всем сердцем…

Но Самир уже не слушал.

Так легко? Никаких обрядов, крещения или жертвоприношения? Ничего?

– И всех, кто это сделал, называют «дети Аллаха»?

Глаза старика сузились, он тяжело вздохнул.

– Нет, это имя опасно близко к многобожию, и те, кто его приняли, ходят по краю. Тот единственный, кто делает вещи существующими, никогда не называл себя Отцом. Слишком много в этом человеческого, а Он неизмеримо выше нас… Безумие, почти самообожествление, рискованная вещь – претендовать на какое-то родство с Ним. Вспомним, как сам Он сказал: «Не присуще Богу детей иметь. Пречист Он от этого».

– Но… – начал Самир.

– Да, я знаю, о ком ты говоришь. Увешанные оружием типы из Белого квартала. Можно ли назвать их истинными мусульманами? – Старик развел руками. – Я не знаю. Когда-то давно их предки пошли за аль-Мухтаром ибн Абу Убайдом ас-Сакафи, признали имамат Мухаммада ибн аль-Ханафии, сына Льва Аллаха от ханафитки, и за прошедшие века они отклонились от сунны очень…

Ильяс сонно моргнул, голова его начала клониться на грудь, Самир удержал зевок и сделал вид, что внимательно слушает: ничего занимательного в древних именах нет, но вежливый гость всегда изобразит, что ему интересен рассказ хозяина, даже если сам умирает со скуки.

– Кажется, там все заканчивается, – сказал старик. – Сидите пока тут, я посмотрю. Хвала Аллаху…

Он поднялся и ушел в темноту.

– Ты что, собрался стать мусульманином? – испуганно прошептал Ильяс. – Свихнулся?