Дети Ананси

Вчера вечером она позвонила Толстому Чарли поговорить о маминых планах, но он не брал трубку ни по домашнему, ни по мобильному телефону. Рози предположила, что он, наверное, рано лег спать.

Вот почему ради разговора с ним она отказалась от ленча.

«Агентство Грэхема Хорикса» занимало верхний этаж серого викторианского здания в Олдвиче и подниматься туда надо было на десять пролетов лестницы. Конечно, здесь имелся лифт, встроенный сто лет назад театральным агентом Рупертом «Бинки» Баттервортом. Это был исключительно маленький, медленный и тряский лифт, а странности в его конструкции и функционировании становились понятны лишь тому, кто был посвящен в тайны агентства. Бинки Баттерворт обладал размерами, телосложением упитанного бегемота и способностью втискиваться в самые тесные места, а лифт был сконструирован так, чтобы в него могли поместиться только сам Бинки Баттерворт и еще какой-нибудь, гораздо более стройный человек, — хористка, например, или хорист, Бинки не привередничал. Для счастья Бинки нужно было лишь, чтобы кто-нибудь, жаждущий ангажемента, втиснулся вместе с ним в лифт и поднялся — медленно, трясясь и подергиваясь — на пять этажей. Очень часто случалось, что по прибытии на место Бинки так одолевали тяготы путешествия, что ему требовалось прилечь, оставив хористку (или хориста) обивать каблуки в приемной, тревожась, не были ли покраснение лица и неконтролируемая одышка, напавшие на Бинки на последнем «перегоне», симптомами раннеэдвардианской эмболии.

Кто хотя бы раз поднимался на лифте с Бинки Баттервортом, после всегда пользовался лестницей.

Грэхем Хорикс, более двадцати лет назад купивший остатки агентства Баттерворта у внучки Бинки, оставил лифт как историческую достопримечательность.

Сложив гремящую внутреннюю решетку, Рози открыла внешнюю дверь и сказала секретарю в приемной, что ей нужен Чарльз Нанси, потом села под фотографиями Грэхема Хорикса с людьми, которых он представлял. Из них знакомыми ей показались только комик Моррис Ливингстон, несколько когда-то знаменитых мальчишеских групп и кучка звезд спорта, которые под старость стали «личностями» — из тех, кто по мере сил получает удовольствие от жизни, пока не представится шанс получить новую печень.

В приемную вошел мужчина. Он не слишком походил на Толстого Чарли: был смуглее и улыбался так, словно все кругом его забавляло — бесконечно, опасно забавляло.

— Я Толстый Чарли Нанси, — сказал он.

Подойдя к Толстому Чарли Нанси, Рози чмокнула его в щеку.

— Мы знакомы? — спросил он, к удивлению Рози, но тут же поправился: — Конечно, конечно, ты моя невеста. И с каждым днем становишься все красивее.

Тут он наклонился ее поцеловать. Их губы едва соприкоснулись, но сердце у Рози забилось, как у Бинки Баттерворта после особенно тряского подъема с прижатой к нему хористкой.

— Ленч, — пискнула Рози. — Я проходила мимо… Подумала… Мы можем поговорить.

— Ах да, — согласился мужчина, которого Рози считала теперь Толстым Чарли. — Ленч.

Он преспокойно обнял ее за талию.

— Куда хочешь пойти?

— Ох! — выдохнула она. — Ну… Куда скажешь.

«Все дело в его запахе, — подумала Рози. — И почему я раньше не замечала, как приятно от него пахнет?»

— Найдем что-нибудь, — снизошел он. — Спустимся по лестнице?

— Если ты не против, — сказала она, — я бы предпочла лифт.

Она с грохотом закрыла складную дверь, и они медленно и рывками стали спускаться вниз, прижатые друг к другу.

Рози даже вспомнить не могла, когда была так счастлива.

Когда они вышли на улицу, телефон Рози звякнул, давая понять, что она пропустила звонок. Ну и бог с ним…

Они вошли в первый же встретившийся ресторан. Еще месяц назад тут был модный суши-бар: сплошь хром и абстрактные картинки, через весь зал шла лента конвейера с кусочками сырой рыбы, цена на которую зависела от цвета тарелки. Японское заведение прогорело, и тут же (как это бывает с лондонскими заведениями) его заменил венгерский ресторанчик, оставивший ленту конвейера как высокотехнологичное дополнение к миру национальной кухни, а потому через зал торжественно плыли миски с быстро остывающим гуляшом, клецками со сладким перцем и блюдечки со сметаной.

Рози решила, что и эти блюда не приживутся.

— Где ты был вчера вечером? — спросила она.

— Гулял, — уклончиво ответил он. — С братом.

— Ты же был единственным ребенком в семье.

— Оказывается, нет. Оказывается, я лишь половинка сервиза.

— Правда? Опять папино наследство?

— Милая, — сказал тот, кого она считала Толстым Чарли, — ты и десятой части не знаешь.

— Надеюсь, он придет на свадьбу?

— Ни за что на свете не пропустит! — Он сжал ее руку, и она едва не уронила ложку с гуляшом. — У тебя есть планы на сегодня?

— Как будто нет. В конторе сейчас затишье. Нужно сделать несколько звонков, ну, помнишь, наша кампания по сбору средств? Но они могут подождать. А что… Ты… Э-э-э… А в чем дело?

— День такой красивый. Пойдем погуляем?

— Замечательно, — откликнулась Рози.

Они медленно двинулись по набережной Принца Альберта, оттуда вышли на северный берег Темзы. Они держались за руки и болтали ни о чем.