Дети Ананси

— Я тебе много вкусненького припасла. Вон на том столе тарелка стоит, — сказала миссис Хигглер. — Пойди поешь. И больше ни слова. Всего осталось вдоволь, так что не беспокойся.

Толстый Чарли сел, куда сказано, и через минуту перед ним оказалась тарелка, доверху заполненная тушеным горошком и рисом, сладким картофельным пудингом, вяленой свининой, козлятиной и курицей в карри, жареными бананами и маринованной говядиной. Толстый Чарли уже почувствовал приближение изжоги, а ведь еще и куска не проглотил.

— Где все остальные? — спросил он.

— Собутыльники твоего папы пошли пить. Они собираются устроить большую рыбалку с моста в его память. — Миссис Хигглер вылила остатки кофе из своей ведерной походной кружки в раковину, чтобы заменить его дымящейся жидкостью из недавно выкапавшей свое кофеварки.

Дочиста облизав пальцы розовым язычком, миссис Дунвидди прошаркала к столу, где над нетронутой тарелкой сидел Толстый Чарли. Маленьким мальчиком Толстый Чарли искренне верил, что миссис Дунвидди ведьма. И не симпатичная, а такая, которую приходится посадить в печку, чтобы сбежать. Сегодня он увидел ее впервые за двадцать лет и тем не менее с трудом подавил отчаянное желание с визгом забиться под стол.

— Я видела уйму смертей, — сказала миссис Дунвидди. — За мои-то годы. Поживи с мое, своими глазами увидишь. Все однажды умрут, только дайте время. — Она помолчала. — Однако… Никогда бы не подумала, что такое случится с твоим папой. — Она покачала головой.

— Каким он был? — спросил Толстый Чарли. — Когда был молодым?

Миссис Дунвидди поглядела на него через толстые, очень толстые линзы и, поджав губы, покачала головой.

— Меня тогда еще не было, — сказала она. — Ешь свою говядину.

Вздохнув, Толстый Чарли взялся за еду.

Сгущались сумерки, все разошлись.

— Где ты собираешься ночевать? — спросила миссис Хигглер.

— Сниму комнату в мотеле, наверное.

— Когда у тебя есть отличная спальня здесь? И отличный дом в квартале отсюда? Ты его еще даже не видел. Думаю, твой отец хотел бы, чтобы ты там остановился.

— Я бы предпочел мотель. Мне не по себе при мысли о том, чтобы спать в отцовском доме.

— Ну, не я деньги на ветер выбрасываю, — пожала плечами миссис Хигглер. — Тебе ведь еще надо решить, что с ним делать. И с его вещами.

— Мне все равно, — ответил Толстый Чарли. — Устроим распродажу. Выставим их на аукцион в Интернет. Свезем на свалку.

— Это что еще за глупости? — вскинулась старуха.

Порывшись в ящиках буфета, она достала ключ от входной двери с большой бумажной биркой.

— Перед переездом он оставил мне запасной ключ, — сказала она. — На случай, если свой потеряет, или запрется изнутри, или еще что-нибудь. Он говаривал, что голову потерял бы, не будь она прикреплена к шее. Продавая свой прошлый дом, он сказал: «Не волнуйся, Каллианна, далеко я не уеду». И ведь в том доме он жил, сколько я себя помню, а потом вдруг решил, что он для него слишком велик и что нужно переезжать.

Не переставая говорить, она вывела Толстого Чарли к брюквенному седану, на котором они проехали несколько улиц, пока не добрались до одноэтажного деревянного домика.

Миссис Хигглер отперла дверь, и они вошли.

Пахло знакомым: смутно сладким, будто, когда кухней пользовались в последний раз, здесь пекли шоколадное печенье, но было это давным-давно. Еще тут было слишком жарко. Миссис Хигглер толкнула дверь в маленькую гостиную и включила встроенный в окно кондиционер. Кондиционер загремел и затрясся, и стал гонять теплый воздух, запахло мокрой псиной.

Вокруг дивана, который Толстый Чарли помнил с детства, горами лежали книги, на столике стояли фотографии в рамках. На одной, черно-белой, — мама Толстого Чарли, когда была молодой: черные блестящие волосы уложены в высокую прическу, Платье с блестками. Рядом фотография самого Толстого Чарли в возрасте пяти-шести лет возле зеркальной двери: на первый взгляд казалось, с фотографии смотрят два маленьких серьезных мальчика.

Толстый Чарли взял наугад книгу из стопки — это оказалась монография По итальянской архитектуре.

— Он увлекался итальянской архитектурой?

— Да. Страстно.

— Я не знал.

Пожав плечами, миссис Хигглер отпила кофе. Открыв обложку, Толстый Чарли увидел имя отца, аккуратно выведенное на первой странице. И закрыл книгу.

— Я его по-настоящему и не знал.

— Его не так легко было понять, — сказала миссис Хигглер. — Я была знакома с ним… сколько? Почти шестьдесят лет? И я его не знала.

— Вы, наверное, познакомились, когда он был мальчиком.

Миссис Хигглер помедлила, как будто что-то вспоминала, потом очень тихо произнесла:

— Я познакомилась с ним, когда была девочкой. Толстый Чарли счел, что пора сменить тему, поэтому указал на фотографию матери:

— У него тут мамина фотография.

Старуха с шумом отхлебнула кофе.

— Снимал на лодке, — сказала она. — Еще до твоего рождения. Были такие яхты, на которых можно пообедать, а потом тебя увозили мили на три, за пределы территориальных вод, и там по-крупному играли на деньги. Потом возвращались. Не знаю, ходят ли еще такие. Твоя мать говорила, что тогда она впервые попробовала стейк.