Дети Ананси

— Грэхем Хорикс написал автобиографию? — спросила она.

— Впервые слышу.

Дейзи нажала на переплетенную в кожу книгу «Моя жизнь», автор — Грэхем Хорикс. Раздался щелчок, и книжный шкаф отодвинулся, открывая спрятанную запертую дверь.

— Без слесаря не обойтись, — решила Дейзи и официальным тоном добавила: — И думаю, в вашем присутствии больше нет необходимости, мистер Нанси.

— Ладно, — согласился Толстый Чарли. — М-м-м, — протянул он. — Было… м-м-м… интересно. — А потом вдруг сказан: — Полагаю, тебе не захочется… пообедать… со мной… когда-нибудь?

— «Дим-Сум», — отозвалась Дейзи. — Ленч в воскресенье. Каждый платит за себя. Нужно быть в половине двенадцатого, к открытию, иначе до конца света будем стоять в очереди. — Нацарапав адрес ресторана, она протянула листок Толстому Чарли. — Берегись птиц по дороге домой.

— Обязательно, — пообещал он. — До воскресенья.

Развернув черный набор инструментов, полицейский слесарь извлек несколько длинных и тонких кусочков металла.

— Ну что же это такое, честное слово? — обиженно вопросил он. — Неужели они никогда не научатся? А ведь хорошие замки не так дороги. Только посмотрите на эту дверь. Отличная работа. Надежная. Потребовалось бы полдня, чтобы вскрыть газовой горелкой. Такую поставить дорого стоит. А потом они берут и все портят, вставляя замок, который открыл бы и пятилетка чайной ложкой… Пожалуйста… Проще пареной репы.

Он потянул дверь на себя. Она отворилась, и перед ними предстало…

— Господи боже, — ахнула Мэв Ливингстон. — Это не я!

Она думала, что будет испытывать больше теплых чувств к собственному телу, но нет: труп скорее напомнил ей сбитое животное на обочине.

Вскоре комнатка заполнилась людьми. Мэв, которая никогда не любила полицейские сериалы по телевизору, быстро заскучала и заинтересовалась происходящим, лишь когда почувствовала, что ее саму непреодолимо потянуло вниз и во входную дверь — ее бренные останки как раз выносили в неприметном и непрозрачном синем пластиковом мешке.

— Вот так-то лучше, — сказала она. Воля!

Во всяком случае, свобода от офисов в Олдвиче.

По всей видимости, подумала Мэв, есть какие-то правила. Не может не быть. Просто она не знает, в чем они заключаются.

Мэв поймала себя на мысли, что жалеет, что не была религиозной при жизни — как-то не удавалось. Девочкой она не могла вообразить себе Господа, который настолько ненавидит всех и каждого, что приговорил людей к вечным мукам в аду, в основном за то, что они недостаточно в него верили. А когда она выросла, ее детские сомнения превратились в непоколебимую уверенность, что существует только Жизнь от рождения до могилы, а все остальное — фантазии и домыслы. Это была хорошая философия, которая помогала ей справляться с повседневными делами и напастями, но сейчас подверглась суровому испытанию.

Честно говоря, она сомневалась, что, даже посещай она всю жизнь нужную церковь, это хоть сколько-то подготовило ее к происходящему. Мэв быстро пришла к выводу, что в хорошо организованном мире смерть должна быть чем-то сродни люкс-отпуску, где «все включено», когда в начале тебе дают папку с билетами, дисконтными ваучерами, расписаниями и несколькими номерами телефонов, по которым можно позвонить, если попадешь в неприятности.

Она не шла. Она не летела. Она двигалась как ветер, как холодный осенний ветер, от которого люди ежились и который шевелил опавшую листву на тротуарах, когда она проносилась мимо.

Первой ее целью было то самое место, куда она всегда возвращалась сразу по прибытии в Лондон: универмаг «Селфриджес» на Оксфорд-стрит. Когда-то в перерывах между танцевальным ангажементами Мэв работала в отделе косметики «Селфриджес» и взяла себе за правило ходить туда всякий раз, когда выпадет случай. И все лишь бы купить дорогую косметику — это она твердо пообещала себе в стародавние времена.

В отделе косметики она обреталась, пока ей не надоело осматривать витрины и вызывать озноб у дамочек, а потом отправилась осматривать мебель. Да, конечно, новый обеденный стол ей уже не купить… Но ведь она только посмотрит, какой в том вред?

После она поплыла через отдел электроники для дома, мимо колонок и телеэкранов всех размеров. По некоторым показывали новости. Звук во всех телевизорах был отключен, но каждый экран заполняла фотография Грэхема Хорикса. Неприязнь поднялась в ней жгучей волной, как раскаленная лава. Картинка изменилась, и теперь она увидела саму себя: снимок, на котором она стоит рядом с Моррисом. Она узнала скетч «Дайте мне пятерку, и я расцелую вас до смерти» из программы «Моррис Ливингстон, полагаю?».

Жаль, что нельзя перезарядить батарейку в телефоне. Ладно, пусть у единственного, кого она способна найти, докучный пасторский голос, она даже с ним бы поговорила. Но больше всего ей хотелось просто посмотреть на Морриса. Он бы знал, что делать. «На сей раз, — решила она, — я бы дала ему закончить. На сей раз я бы послушалась».

— Мэв?