Дети Арбата

— Кормили зондом, принудительно, — Карцев неловко заправлял рубашку в кальсоны, — потом перевели на госпитальное, молоком отпаивали. Я вены вскрывал, потерял кровь.

Глаза его лихорадочно блестели, лицо шло красными пятнами, наверно, температура, но градусника у них нет, да и мерить ее незачем, все равно завтра в дорогу. Наконец он переоделся, закутался в Сашино байковое одеяло, сел на скамейку, привалился к стене, закрыл глаза.

— Из-за чего вы вскрывали себе вены? — спросил Саша.

Карцев не ответил, не расслышал, может быть, задремал.

Саша осмотрел печь. У топки и подтопка торчали концы проволоки, кто-то уже выдрал заслонки. Саша хотел затопить, но раздумал: возможно, Борис раздобудет другое помещение.

Борис и Ивашкин принесли буханку хлеба и берестяной кувшин со сметаной, больше ничего не достали. Другого помещения тоже не добились — все пьяны, не с кем разговаривать, никто не пускает на ночлег.

Ивашкин нашел во дворе деревяшку, нащепал лучину, но она гасла, только спички зря тратили.

В темноте поели сметаны с хлебом.

— Холодный ужин лучше, чем никакой ужин, — изрек Борис.

Карцев от еды отказался, попросил пить. Воды не было.

— Пойду к Володиным друзьям, пусть возьмут его на ночь, — сказал Саша.

Борис в сомнении покачал головой.

— Не возьмут. Впрочем, попробовать можно. Я пойду с вами.

— Зачем?

— Деревня вдрызг пьяная, и эти ребята на бревнах настроены агрессивно.

На улице было светлее, чем в избе, полная луна висела в безоблачном небе. На бревнах по-прежнему сидели парни и девушки. Один из парней, видно, местный острослов в забияка, что-то рассказывал смешное, махал руками, ему отвечали взрывами смеха. Увидев Сашу и Бориса, он крикнул:

— Эй, позабыт-позаброшен, пойди сюда!

— Не обращайте внимания, — вполголоса проговорил Борис.

— Почему же? — Саша направился к бревнам. — Что нужно?

— Чего по улице шастаете? Девок ищете? А дрючков не хотите?

На бревнах сидел молоденький конвоир, молча улыбался. Но было очевидно: если начнут их бить, он будет так же улыбаться.

Саша обернулся к Борису.

— И верно. Смотрите, какие здесь девушки красивые.

— Красивы, да не про вас! — закричал парень.

— Тебе одному? — усмехнулся Саша. — А справишься?

На бревнах засмеялись.

— Но, но, — вмешался парень, — ты тово, не больно…

— Тово, чаво, — передразнил его Саша, — твою в господа бога…

Саша загнул такое, чему позавидовал бы любой грузчик из тех, с кем он работал на химзаводе.

И пошел дальше.

— Не надо задираться, ребята, посерьезнее надо быть, — добавил Борис и двинулся вслед за Сашей.

По дороге он ему сказал:

— Если вас тут не убьют, будете долго жить. Умеете что-то внушать.

Дверь в избу была не заперта. Володя, мужчина и женщина сидели за столом. Горела керосиновая лампа.

— Это Панкратов и Соловейчик, — сказал Володя, — я вам про них говорил.

Видно, говорил что-то хорошее, потому что мужчина улыбнулся.

— Садитесь, товарищи, попейте с нами чайку.

— Спасибо!

Саша не сел, повернулся к Володе.

— Что будем делать с Карцевым?

— А что я должен делать?

— Ты, по-видимому, собираешься здесь ночевать. Может быть, уступишь свое место?

Вместо Володи ответил мужчина:

— До некоторой степени я решаю, кто будет ночевать у меня.

— Может быть, вы знаете, к кому можно устроиться на одну ночь? — спросил Борис.

— Здесь никто не берет проходящих. Тем более больных.

Женщина обратилась к Володе:

— Когда вы в последний раз видели Ильина?

Уже на улице Саша с горечью сказал:

— А вы говорите, я умею что-то внушать.

— Дорогой мой, — ответил Борис, — здесь действуют политические страсти, а они самые неистовые.

9

К концу дня Поскребышев положил Сталину на стол прочитанное членами Политбюро письмо о статье Энгельса. Все согласились с тем, что статью печатать не следует. Проведенное опросом решение об изменениях в редколлегии «Большевика» также было единогласным.

Сталин не сомневался, что оба решения пройдут: ход со Стецким — правильный ход. Стецкий — человек Бухарина, а Бухарин у них в резерве. Бухарина они пока не отдадут, как не хотели отдавать в прошлом году Смирнова, Толмачева и Эйсмонта, а в позапрошлом году Рютина.

И все же все противники — прошлые, настоящие и будущие должны быть уничтожены и будут уничтожены. Единственная в мире социалистическая страна может устоять, только будучи незыблемо устойчивой внутри, это залог ее устойчивости и во внешнем мире. Государство должно быть могучим на случай войны, государство должно быть могучим, если хочет мира, его должны бояться.