Дети Арбата

Другое дело, если бы она влюбилась, потеряла голову от любви. Но голову она не потеряла и неизвестно, потеряет ли. Ей, как и всем, импонирует Костина широта и лихость, но она привыкла к большей сдержанности. Костя не-вос-пи-тан, он из какого-то чужого мира. А она, пусть, и во дворе выросла, все же воспитана. И друзья ее воспитаны. Левочка, Ика, Рина, Воля-большой, Воля-маленький — все это интеллигентные ребята, а вот Костя, несмотря на то, что он у них главный, не интеллигентен. И тянутся все к нему потому, что у него есть то, чего нет у них — деньги, а он окружает себя этими ребятами потому, что в них есть то, чего нет у него, — интеллигентность. Конечно, он человек из народа, из провинции, это характер, натура, только так его и можно воспринимать. Но это не совсем ее устраивает.

Устраивает его независимость. Но лично она может быть независимой, только сама зарабатывая себе на жизнь. Даже став его женой. Но хочет ли она стать его женой — этого она тоже не знает. О женитьбе у них вообще разговора не было. Тогда, значит, она станет его любовницей? Но любовники любят друг друга. Значит, содержанкой? Нет, быть содержанкой она не намерена.

Но, что бы ни говорила себе Варя, она понимала шаткость своих доводов. То, что должно произойти, произойдет. Ломаться — значит, ломать комедию.

19

В деревне Дворец они расстались с лодочником и его молчаливой женой. Нил Лаврентьевич побежал на почту, вернулся с приемщиком, вытащил из лодки мешки, хлопотал, спорил, на Сашу и Бориса не обращал внимания. Привез попутных ссыльных, приказали, вот и привез.

— Может быть, зайдем в комендатуру? — предложил Борис.

— Зачем?

— Отправят в Кежму.

— Без них доберемся. Предписание у нас на руках.

— Могут быть неприятности, — поморщился Борис, — почему не явились, не отметились. Не надо по пустяками их раздражать.

Саша не хотел идти в комендатуру. Лишняя встреча — лишнее унижение. Борис одержим желанием поскорее начать хлопоты, он думает только о Фриде. Услышав о том, что Дворец станет районом, хочет завязать здесь какие-то связи, знакомства, чтобы облегчить потом переезд Фриды к нему или его переезд к Фриде. Фантазер.

— Завтра решим, — сказал Саша.

— Ладно, — согласился Борис, — посидите с вещами, я поищу квартиру.

Солнце уходило за тучи, дул хиус — холодный ветер с реки, трепал гибкий тальник на берегу. Саша накинул на плечи пальто, принес чемодан. Тоска сжимала сердце. Почему он не пошел в комендатуру? Квачадзе бы пошел, потребовал, и Борис хочет идти, хочет как-то устроить свои дела, это его право. А вот он не пошел и не пойдет. За неделю пути без охраны, по вольной реке, он ощутил относительную свободу. Неужели она кончилась? Здесь, на краю земли, это особенно дико и неестественно. Нет, он не пойдет. Иллюзия, самообман, пусть!

Вернулся Борис, весело объявил:

— Сейчас я вас познакомлю с обломком империи. Повар его величества! Кормил князя Юсупова и Григория Распутина. Поразительный экземпляр.

В избе, куда он привел Сашу, на скамейке сидел тучный красноносый старик в стеганой телогрейке защитного цвета и стеганых брюках, заправленных в сапоги с разрезанными голенищами. Одутловатое, гладко выбритое лицо, ровный, как мох, бобрик седых волос выдавали в нем городского человека.

— Знакомьтесь, — возбужденно говорил Борис. — Антон Семенович! Шеф-повар двора его императорского величества.

— Тогда уж лейб-повар, — заметил Саша, с интересом разглядывая старика.

Тот тоже внимательно из-под полуприкрытых век посмотрел на Сашу.

— Антона Семеновича отзывает Москва, — продолжал Борис, — будет кормить послов и посланников. Котлеты «дэ-воляй», соус «провансаль». Знал я поваров в Москве. Конечно, с вашим масштабом не сравнить, но сохранились. В «Гранд-отеле!» Иван Кузьмич, знаете?

— Не помню что-то, — ответил Антон Семенович равнодушно: не может помнить каждого Ивана Кузьмича, а вот каждый Иван Кузьмич должен знать его, Антона Семеновича.

— Вполне приличный повар, — продолжал Борис, — конечно, когда есть из чего. Метр Альберт Карлович.

— Знаю, — коротко проговорил Антон Семенович.

— Квалифицированный, представительный, — Борис еще больше оживился оттого, что у них нашелся общий знакомый.

— На чем представляться-то, — брюзгливо заметил Антон Семенович, — первое, второе, третье…

— О чем и говорю, — подхватил Борис, — было бы из чего. И для кого. Когда бефстроганов — предел мечтаний…

— И бефстроганов надо уметь сделать, — Антон Семенович оглянулся на хозяйку, она озабоченно готовила ужин.

— Когда вы уезжаете? — спросил Борис.

— Как отпустят.

— У вас же освобождение на руках, вы говорите.

— При комендатуре работаю, тоже есть хотят, вот и тянут.

Хозяйка почистила рыбу, бросила на сковородку.

Кивнув на печь, Борис сказал:

— Представляю, как бы это у вас получилось.

Антон Семенович величественно промолчал.

— Вернемся в Москву, вы уж нас покормите, — засмеялся Борис.

Антон Семенович покосился на него, потом с настырной требовательностью пьяницы сказал:

— Если доставать, то сейчас.

Получив от Бориса деньги, тяжело поднялся и вышел.

— Алкоголик, — сказал Саша.