Читаем Дети Арктиды. Северные истоки Руси полностью

Германский авторитет А. Мейе писал: «Древнеславянский язык продолжает без какого-либо перерыва развитие общеиндоевропейского языка: в нем нельзя заметить тех внезапных изменений, которые придают столь характерный вид языкам греческому, латинскому, кельтским, германским. Славянский язык – это индоевропейский язык, в целом сохранивший архаический тип».

Примечательно, что В.Я. Пропп уже по мифологическому материалу выявил, что русская сказка дает более архаичный материал, чем античные источники. Немецкий филолог Т. Пеше еще в XIX веке установил, что в индоевропейских языках есть общие названия только для северных животных и растений (медведь, волк, береза, дуб) и таких явлений, неотделимых от Севера, как зима, снег, лед. Также арийцы знали золото, серебро, медь. Из северной прародины Пеше исключил Западную Европу, поскольку в списке ядра отсутствует бук. Бук, кстати, замечателен тем, что определяет границу раздела русской и индоевропейской, и даже славянской, географий. Исключается также вся степь. Пеше пришел к выводу, что прародиной индоевропейцев могла быть только Великая Русская равнина. И еще, самое главное: чем питались предки? Вывод Пеше поразителен – арийцы выращивали гречиху и рожь. Кто до сих пор любит и ест гречку? Только русские, в Европе вы ее не найдете. Пшеничный хлеб в Северо-Восточной Руси не родится, и его стали есть только пару сотен лет тому назад, когда освоили более южные широты. Само слово «хлеб» в древнерусском означало ржаной хлеб. Желудок – это тоже часть архаики.

Главный вывод из всего этого – славянский язык и, в наибольшей степени, русский отличаются от всех иных индоевропейских языков непрерывным эволюционным развитием. Это означает, что русские избежали индоевропейского разрыва, остались наиболее близки к прародине, к началу языка, к первоначальному ландшафту, климату, питанию, всего тому, что и составляет Традицию. Очевидно, что архаика языка означает архаику самих носителей языка.

* * *

К русской архаике можно добавить и русское трепетное отношение к звездам. Это явно антихристианский трепет, как верно заметил Розанов, «о звездном небе нет ничего в Евангелии». Зато много в русских сказках: Иван Царевич, Царь-Девица и даже Баба-Яга с Кощеем имеют ярко выраженные космические черты. Замок у Кощея «выше неба», Баба-Яга летает то ли с реактивным, то ли с антигравитационным двигателем, а у главной героини «во лбу звезда горит», у героя «на лбу месяц, по краям звезды, по локти золотые руки и по колени золотые ноги, на голове золотые чубы». Это в точности соответствует антским фигуркам VI–VII вв. пляшущего бога с позолоченными волосами, руками до локтей, ногами до колен. И точно так же рисовали Даждьбога, Ярилу, Купалу, Аполлона, – «На Купалу Солнце пляшет».

Русский космизм и в звездах на куполах церквей (только на русских и египетских куполах храмов изображались звезды), и в первом в космосе русском, и в главном – прямой связи загробной жизни – «того света» с солнцем, небом и звездами. В причитаниях об умершей «…К красну солнышку девица во беседушку. К светлу месяцу она в приберегушку!..» Представление о неведомой стране, в которую ведет долгий, далекий и трудный путь – характернейший мотив сюжета о загробных странствиях: «…На путь бо иду долгий. …И во страну иду чужую, / Идеже не вем, что срящет мя…» Небосвод, солнце, луна и звезды в различных сочетаниях на надгробиях средневековых славянских могил. Характерен еще один космический символ – десница, устремленная в небо. Могильные старые русские кресты, до сих пор характерные для старообрядцев, православных, наименее попорченных христианством, – кресты, закрытые коническими плашками, нечто иное, как архаическая форма выражения космической идеи – стрелы, обращенной к небу (или ракеты?). У заволжского старообрядчества сохранился дохристианский обычай дежурить первые ночи на могиле первым родичам и разжигать на ней костер, огонь всегда считался у славян проводником души в небесную Сваргу («сварга» и «звезда» одной этимологии). Со звездами связано жизненное начало человека, у каждого человека есть своя звезда, при рождении она появляется, а по смерти падает с небосвода. Севернорусская причеть: «…Как звезда стерялась поднебесная, / Улетела моя белая лебедушка, / На иное безвестное живленьице!»

Может, самая архаическая народная традиция – провожать на «тот свет», русское «тот свет», как ничто другое, подтверждает, архаичную веру в загробную жизнь. Смерти нет, есть возвращение в другой свет, «тот».

Перейти на страницу:

Все книги серии Славная Русь

Похожие книги

100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное