Дети августа

«Но все равно ты погиб как воин, ибо воином жил! Увидел новые края. Много хороших дел сделал. Был храбрым батыром и верным товарищем. Врывался в города, как ураган, и женщин брал с боем, как крепости. Но в добыче никогда не был жаден — всем, что добыл, всегда делился со своими братьями. И всегда готов был прикрыть товарищу спину, не жалея себя! В боях девятерых врагов убил, и это только те, кто с оружием был и о ком точно известно».

«Это потому, что он всегда подходил к своим мертвецам первый и на глазах у всех вырезал свои пули и отсекал уши, — подумал Окурок. — Поэтому и не спорил никто, что это его».

Поток восточного краснобайства еще продолжался, когда они покинули лагерь на шоссе и отправились копать последнее пристанище для старого бойца.

Лагерь сборщиков дани как раз готовился отходить ко сну. На рекламном щите кто-то уже успел жирно намалевать — «Орда это парядок». В Заринске было свое небольшое химическое производство. В том числе делали краски с лаками.

Часть людей отдыхала в кузовах машин, часть в разбитых полукругом палатках. Прохаживались расставленные Окурком часовые. На небе выглянул щербатый лунный диск. Где-то далеко тоскливо подвывал волк. Даже одичавшие собаки так не умеют.

На краю стоянки рядом с самой большой палаткой Дмитрий заметил фигуру Мустафы-хаджи. Тот сидел у костра в окружении своих нукеров. Столом им служил покрытый куском клеенки патронный цинк, на котором были расставлены нехитрые кушанья.

— А, Дмитрий-джан! — тепло приветствовал его Мустафа-хаджи. — Присаживайся, атаман, гостем будешь. Чай-кофе не желаешь?

Насчет кофя — это была шутка и поворот речи. Но чай у старика имелся.

Сам старый узбек казался выкованным из железа. Несмотря на холод — в одной майке и в полотняных штанах. Да и сидел на голой земле, хотя даже его абреки расположились или на деревянных чурбачках, или на ящиках. Сидел без коврика, ловко поджав под себя ноги, как ёг. Коврик он подкладывал под себя, только когда совершал молитвы. А других в такие дни по утрам пинками приходилось выгонять из спальных мешков.

Когда Мустафа напросился к ним в сопровождение, Окурок подумал, что тот будет обузой и командирам с ним придется нянькаться. Но узбек неплохо руководил операцией в Ямантау… хотя она и окончилась пшиком.

И вот сейчас он успел смотаться назад домой, увез человек пятьдесят подраненных, вернулся из Калачевки с пополнением из ста мордовцев. Типа ротация. И привез новые распоряжения в запечатанном конверте. Они были такие, что даже рации их Генерал доверять побоялся.

В Сибири чуркобес тоже не только не мешался, но и взял на себя кучу обязанностей по гарнизонной службе. Например, следить за моральным духом. А это не лишнее, когда у тебя всего семьсот надежных человечков, а тебе приходится держать город, где живет много-много тысяч, не считая окрестностей. И где привыкли на чужаков смотреть косо, потому что полвека их не видели.

Его козлиную бородку можно было увидеть в разных уголках города. Старик сам проверял пулеметные точки, сам инструктировал патрули, сам ломал в подвале Замка пленных и разбирал писульки-доносы. Да, нашлись те, кто их строчил за милую душу. Хорошо, когда в городе люди грамотные. В деревнях если кто-то замышляет бунт, то приходится выслушивать соседей, которые обычно тупы как колоды. А тут принесли рукописную маляву — и забирай готовенького. Хорошо своих людей Бергштейн выдрессировал. Жаль, сам он был глуп и труслив. Но было бы иначе — разве бы удалось бы все так провернуть?

Пустые пространства этого края угнетали даже того, кто привык к малолюдности земель по берегам Волги.

«Почему тут живет так мало народу?» — первым делом спросил Окурок, когда впервые они прибыли к блок-посту на западной окраине Заринска (где уже был поднят флаг СЧП), оставив позади почти две тысячи километров шоссе. В пути они не встретили ни единой живой души.

Артур Бергштейн, одетый в цивильный пиджак и вышедший их встречать в сопровождении своей личной гвардии, рассказал с нотками хвастовства, что во время Зимы в Сибири были холода такие, что спирт замерзал.

Ну, насчет чистого спирта он, может, и преувеличивал. Ниже минус ста тут вряд ли было. Но в том, что выжили только те, кто имел надежное укрытие, он не соврал. Сами заринские раньше жили в каком-то другом городе, а в самом начале (старики говорили) — пересиживали Зиму в какой-то подземной катакомбе.

Сам градоначальник после их прибытия, увидев, что ни Виктор Иванов, ни Генерал не приехали, пытался гнуть пальцы. Мол, он здесь первый парень на районе. Но Мустафа сразу показал ему, кто здесь главный, отведя в сторону и что-то сказав. После этого Артурчик залез под плинтус и впредь изображал верную собаку, все рассказывая, все показывая и стараясь услужить «сахалинцам» даже там, где его не просили. Он без разговоров отдал свою каменную резиденцию, которую все звали Замок. Его малохольную охрану Окурок разоружил, а самого какое-то время таскали с собой в качестве заложника, пока не поняли, что заложник из него никакой, так как всем жителям на него плевать.