Дети белых ночей

– Хорошо. Можно спросить, как тебе удалось вытащить меня от русских?

– Спроси.

– Как?

– Обмен, мисс Болтон. Как и положено просвещенным мореплавателям при контакте с дикими скифами, вас просто обменяли на некие интересующие КГБ предметы. Сделка была практически частной.

– Надеюсь, что не на огненную воду и кремневый мушкет. Но ты не слишком откровенен со мной, Арчи. Значит ли это, что ты так же не доверяешь мне, как и эти правнуки Кромвеля с гипертрофированными комплексами?

– Джейн, у каждого человека существуют заветные желания. Мое заветное желание, чтобы ты – ныне, присно и во веки веков – не приближалась к нашей шизофренической работенке.

– Спасибо за откровенность.

– Не за что. Пройдет время, и ты сама поймешь, что не следовало тебе связываться с разведкой.

– Но я же справилась с заданием!

– Ты вводишь в заблуждение меня или обманываешь себя? Поверь, только личная упертость, карьеризм и полное неверие в существование таких вещей, как настоящая любовь, позволяют увидеть во всем произошедшем удовлетворительно проведенную операцию. Оставь это старым псам, вроде меня, и заблуждающемуся руководству. Нам так удобнее подводить итоги и оттягивать срок сдачи мундира в химчистку. Даже как частное лицо я не готов и не хочу говорить с тобой об этом.

– Жалко...

– Кстати, твоего Кирилла выпустили из больницы.

Джейн никак не отреагировала на это сообщение.

– Извини, если сказал лишнее. Сама знаешь, после долгой разлуки очень сложно сразу подобрать верный тон для доверительного общения. Отвыкаешь от человека, о многом забываешь...

– Арчи, Гроций рассказывал про русскую гимнастку...

Кроу недовольно и раздраженно кхекнул, надел очки.

– Постоянно забываю, что приходится жить в век высоких информационных скоростей. Но, извини, перебил.

– Мне кажется, что я хорошо ее знаю.

– ?!

– Ее фамилия Иволгина. Это по мужу, да? А девичья – Забуга, не так ли?

Задумавшийся Кроу рассеянно кивнул.

– Это жена Вадима Иволгина. Я обязательно должна ее увидеть. Ты организуешь нашу встречу?

Ответа не последовало. Неслышно, театральной тенью датского короля, в дверях комнаты проявился Эймс.

– Сэр, вас к телефону.

– Извини, Джейн. Тебе придется немного поскучать.

– Последнее время это мое основное занятие.

– Ну-ну, не стоит так грустно смотреть на чудный белый свет, я скоро вернусь.

Второе пришествие Натальи Иволгиной-Забуги на тучные нивы свободного мира состоялось в уютных интерьерах отеля «Далайла», отличавшегося высочайшим уровнем комфорта.

Этот отель был выбран местом встречи. Он же, если верить Гроцию Эймсу, был местом постоянного пребывания Иволгиной-Забуги в Лондоне. Джейн приехала первая и, устроившись в приватной чайной комнате, стала ждать.

Наталья Иволгина, девочка из поселка городского типа, расположенного на краю цивилизованного мира, уже исчерпала все способности удивляться и восхищаться, в короткий срок открыв для себя целую планетную систему ленинградской жизни и в результате головокружительного кульбита перенесясь в параллельный мир капиталистической действительности. Возможно, что существовало и другое объяснение Наташиной сдержанности, но ее внешнее равнодушие скорее говорило о редкостном душевном равновесии, нежели являло Лондону и миру нарочитую и манерную маску недалекой искушенности.

Так или иначе, но и Джейн, и Наталья, встретившись за чайным столиком в «Далайле», практически одновременно почувствовали: встретились не те, знакомые по Ленинграду, а две совсем другие молодые женщины, изменившиеся внутренне, прошедшие схожие по полноте и силе жизненные испытания.

Это взаимное ощущение, понятное им обеим, помогло женщинам преодолеть неловкость первых минут встречи. Обменявшись приветственными репликами и комплиментами, уже в полной тишине, внешне увлеченные чаепитием, они сосредоточенно и напряженно изучали друг друга. Но постепенно напряжение спадало, и робкие по началу улыбки прервались одновременным: «Ну, как ты, рассказывай!» Девушки от души рассмеялись, настолько в унисон прозвучало это одновременно произнесенная по-русски фраза.

Плотину взаимного молчания прорвало. Устных договоренностей не было, но собеседницы дисциплинированно соблюдали очередность своих рассказов, каждый из которых начинался с момента последней встречи, произошедшей через три дня после молодежного демарша на Пряжке.

Лишенные душещипательных и прочих подробностей, сообщения приятельниц бесстрастно фиксировали событийную канву, оставляя за слушателем право самостоятельно делать выводы о том, чего стоило той или другой героине печальной повести пройти через очистительное горнило пережитого.