Дети Бога

Они с Супаари смогут также продавать интеллектуальную собственность: знания рунской и джана'атской культуры, переводческие навыки, уникальные понимание и ракурсы видения, — которую можно будет приплюсовать к бессчетным гигабайтам геологических, метеорологических, экологических данных, все эти годы непрерывно и автоматически собираемых «Магелланом» для пересылки на Землю. Но София не была дурой, а ее представления о родной планете не способствовали наивному оптимизму. Их могут убить сразу при встрече — из страха эпидемии инопланетной болезни или под влиянием ксенофобии. Груз могут конфисковать, а Супаари — запихнуть в клетку, дабы показывать в зоопарке. Ее сына поместят в клинику, а ее саму упрячут за решетку — по приказу первого правительства, с которым они столкнутся.

«Бог, который все это затеял, доведет дело до конца, — подумала София, вспомнив Марка Робичокса. — Возможно, в космическом доке нас встретят иезуиты. Сандос…»

София застыла, ошеломленная тем, как много значит для нее вновь встретить Эмилио, а для него — встретиться с Супаари. «Возможно, — подумала она, — к тому времени Эмилио простит Супаари. Христиане обязаны прощать». Ей вдруг пришла в голову мысль, что, когда ее доклады будут отосланы и в конце концов услышаны на Земле, Эмилио может не раздумывая отправиться за ней, как только будет готов новый корабль. Такой донкихотский поступок в его духе. «Мы можем разминуться!» — поняла она, содрогнувшись от такой мысли.

«Нет, — в конце концов решила София. — Бог не может быть настолько жесток». И она заставила себя думать о другом.

17

Неаполь

Август 2061

— Что не так? — спросил Эмилио, когда Джина закончила убирать со стола после ленча, который прошел в странном напряжении.

— Ничего, — ответила она, хлопоча над раковиной.

— Значит, причина имеется. Даже бывшие священники это знают, — сказал Эмилио с улыбкой — увядшей, когда Джина не ответила.

Они были вместе недолго, но уже ухитрились ввязаться в несколько жарких споров. Они схватывались из-за лучшего способа приготовления риса, из-за надлежащей крепости кофе и разных методик его заваривания, из-за того, годятся ли в пищу артишоки, — Джина утверждала, что они являются свидетельством Божьей милости, в то время как Эмилио заявил, что на эту роль больше подходит хинное дерево. Самым памятным и до сих пор не завершенным был спор, который закончился несусветным ором, а за ним последовало оскорбленное молчание, — спор о том, что является более отупляющим и нудным: футбольный Кубок мира или чемпионат США по бейсболу. «К тому же бейсбольная униформа уродлива», — заявила Джина спустя неделю, и все покатилось по второму кругу. И была действительно замечательная стычка по поводу фасона и цвета костюма, который он наденет на свадьбу. В итоге Эмилио согласился на лацканы, нравившиеся Джине, и поэтому смог отстоять серый шелк, который предпочитал черному, хотя в черном, по мнению Джины, он смотрелся бы потрясающе, — но лишь когда она взяла назад свои слова насчет бейсбольной формы.

Это была потеха! Оба были воспитаны в традициях, где супружеские дебаты считались чем-то вроде театрального представления, и поощряли участие в них Селестины — просто ради удовольствия услышать ее неистовые вопли в поддержку взрослого, который на данный момент был ее фаворитом (статус, по наблюдениям Эмилио, обычно достававшийся тому, кто перечил ей предпоследним).

Но всерьез он и не спорили до сегодняшнего дня, когда Эмилио зашел на ленч, намереваясь помочь им упаковать вещи для поездки в горы с родителями Джины.

Глядя в спину Джины, он нахмурился, затем бросил взгляд на кухонные часы. За годы его отсутствия изменилось множество вещей, но маленькие дети по-прежнему любили мультики.

— Селестина, — спокойно сказал он, — начинается «Я — Бамбини».

И подождал, пока Селестина умчится в свою спальню играть в сегодняшнюю серию ее любимого интерактивного фильма.

— Давай попробуем еще раз, предложил Эмилио, оставшись с Джиной наедине. — Что случилось?

Она круто развернулась — голова вскинута, глаза блестят — и твердым голосом, хотя подбородок дрожал, объявила:

— Ты должен вернуться, чтобы найти Софию!

Эмилио ошеломленно уставился на нее, затем закрыл глаза и медленно вдохнул, опустив руки на стол. Когда он вновь посмотрел на нее, взгляд его был совсем другой: темный, застывший, пугающий.

— Не смотри на меня так, — произнесла она.

— Кто тебе сказал? — спросил Эмилио очень тихо.

— Какая разница, кто сказал? Она жива. Несчастная женщина — она совсем одна! — плача воскликнула Джинна, полная решимости противостоять ему в том самом деле чести, которое, как она боялась, Эмилио станет защищать. — Ты должен вернуться, чтобы ее спасти. Ты нужен ей. И ты любишь ее.

Накоторое время Эмилио молчал, словно бы обратившись в камень.