Дети богини Кали (СИ)

– А вот тут ты ошибаешься. Ты обладаешь самым большим и важным из всех талантов, а именно – ты способен ответить взаимностью на всякую обращенную к тебе любовь. Немногим это дано. Гордыня диктует нам необходимость тщательно выбирать себе предмет для поклонения. И в обоснованности этого выбора мы находим подтверждение высоты нашего духовного развития. Только животному для спаривания, считаем мы, сойдет любая здоровая особь своего вида. Существа разумные, мы преисполнились высокомерия… А я вот думаю, что это своеобразная мудрость – не выбирать. Ведь в каждом из нас, если присмотреться, можно обнаружить Вселенную. И полюбить. И жизни не хватит, чтобы разгадать эту Вселенную до конца… Отпихнуть распахнутый перед тобою мир, если он чем-то тебя не устраивает, гораздо проще, чем, преодолев себя, принять его. Я убеждена, любовь – это талант, – Виктория выразительно посмотрела на Малколма, – и у тебя он есть. С таким талантом можно пробиться и в кино, и во власть – куда угодно – ибо любое притворство рано или поздно будет раскрыто, а вот искренность чувств всегда и везде оценят по достоинству.

Малколм вздохнул. Ему вспомнилась в этот момент девушка в черном костюме – да, пожалуй, Виктория права, да не совсем – ведь окажись та девушка сейчас рядом, его дар любить всех и вся мгновенно бы иссяк, обрушившись огромной лавиной на неё одну, во всяком случае так ему казалось…

– Нет, я не хочу в кино, – сказал он.

– Я не буду спрашивать почему, – ответила она, – это особый мир, в который либо влюбляются навек, либо отвергают сразу.

Нить наметившейся в разговоре откровенности начала ускользать, и Малколм спешно подхватил её, в такие минуты можно спросить о многом, и он решил, что в контексте разговора о мужьях Эдны самое время выяснить что-нибудь о самой Виктории:

– А у тебя есть муж?

– Нет, – ответила она, вытягивая зубами новую сигарету из пачки небрежно и вместе с тем изящно (как только она одна умела), – но был, – добавила она значительно. На лицо Виктории при этом как будто бы набежала тень – точно маленькое облако заслонило собою солнце, это лицо освещавшее.

– Если не хочешь, можешь не отвечать, – прибавил Малколм немного виновато, – он тоже ушел, как от Эдны?

Виктория тонко усмехнулась.

– Да, пожалуй. Только гораздо дальше.

Она помолчала, сделала несколько затяжек подряд.

– Это случилось, когда я получила гонорар за работу над фильмом «Долгий рассвет», мои первые большие деньги. Мы тогда только поженились, нам кружило голову от счастья и успеха, хотелось роскоши. Я купила открытый автомобиль. Мы с шиком катались повсюду, ходили по фешенебельным ресторанам, гуляли, мы жили тогда, любуясь собой, такие красивые и богатые, нас ждало, как нам казалось, самое радужное будущее, какое только можно себе вообразить. Но во время одной из таких прогулок мы попали в аварию, очень глупую, мне – совершенно ничего, даже странно, как будто назло, ни царапины, а он сразу насмерть – перелом основания черепа – бедный мальчик, ему только-только исполнилось двадцать, милый, очень чистый мальчик…

Она снова замолчала, и именно в этот миг разом стихли все звуки, доносящиеся из открытого окна, очень странное красивое и грустное чувство кольнуло Малколма, ведь он тоже однажды умрёт, никому ещё не удавалось этого избежать, и, возможно, он умрёт даже совсем скоро, так и не испытав объятий той девушки в чёрном костюме…

Юноша решил, что Виктория уже ничего больше не добавит, и хотел идти варить кофе. Набор простых кухонных действий, вероятно, помог бы ему прогнать наваждение.

– Я любила только его одного, – продолжила Виктория после несколько затянувшейся паузы, – извини мою откровенность, если тебе неприятно то, что я говорю, но все остальные чувства по сравнению с тем священным восторгом, с тем ослеплением – как фотоснимки розы рядом с живым цветком. Наш роман до свадьбы длился не особенно долго, и жили вместе мы дай бог полгода, нашу любовь не успели тронуть ни привычка, ни бытовое озлобление. Это промелькнуло в моей жизни подобно внезапной волне приятного запаха на улице – было и нет. Не думай, я не из тех, кто упивается страданиями, я столько раз пробовала снова… От того удара я давно уже оправилась, но от того счастья – никак не могу. Здесь я очень хорошо понимаю Эдну; просто жить после волшебной сказки все равно что снимать рекламу после “Нового слова любви”.

Виктория ткнула окурок в пепельницу. Точно точку поставила.

Малколм был почти готов рассказать ей о девушке в черном костюме, раскрытая тайна сердца должна была быть оплачена другой такой же тайной, но лицо женщины стало вдруг непроницаемо, он понял, что мысли её сейчас очень далеко, в том немом солнечном кинофильме, который невозможно показать никому другому.