Дети богини Кали (СИ)

Во время уборки, которую ему иногда поручали девчонки-дневальные, Алан добыл где-то старинную лампу на высокой подставке с большим напоминающим шляпку гриба оранжевым тканевым абажуром, обвешанным по краям длинной нитяной бахромой. Зажженная в ночной кладовой, чудесная лампа походила на светящуюся медузу в темных глубинах океана.

– Тут стало гораздо уютнее, – похвалила находку Рита, – как будто бы у нас появилось собственное маленькое солнце.

– Солнце… – повторил Алан, – Как бы мне хотелось увидеть его снова! Мне кажется, что я здесь уже целую вечность. Иногда даже мне приходит мысль, будто бы я никогда отсюда не ввиду, и становится так страшно…

– Что за глупости! – рассмеялась Рита, – я думаю, уже скоро вас куда-нибудь вывезут, особенно если проверка нагрянет, посторонние на базе – это очень серьёзное нарушение…

– Но ведь тогда нам придётся расстаться, – произнес он серьезно и грустно, подняв на неё свои магнетические темные глаза.

– На время, – пылко заверила юношу Рита, ласково взяв его руки в свои, – я обязательно найду тебя, слышишь…

Они ещё не говорили о чувствах, никакого объяснения между ними не произошло, но их горячая нежная привязанность друг к другу была уже очевидна обоим… Это воспринималось, как нечто само собой разумеющееся, что они когда-нибудь поженятся, будут жить в одном доме, растить общих детей…

– Почему ты так хорошо говоришь по-атлантийски? – спросила Рита, решив увести разговор от мучительной темы предстоящей разлуки. – Меня изрядно удивило, помню, что ты меня сразу понял…

– Я родился от смешанного брака. Мать моя – атлантийка, а отец – хармандонец. Моих родителей тоже свела эта война: вооружённые люди, поднимаясь на бронированных машинах в горы, проезжали мирную деревню, мать моя была командиром взвода, и она случайно увидела моего отца, когда он вышел к колодцу за водой. Ему в ту пору было примерно столько же лет, сколько сейчас мне, и он так сильно понравился моей матери, что она приказала своим бойцам похитить его. У неё не было другого выхода, она не могла задержаться в деревне; в качестве выкупа за жениха – чтобы не оскорбить его народ, моя мать постаралась соблюсти все обычаи – она оставила семье отца несколько ящиков солдатской тушенки. Поначалу они даже не поняли, что это такое. Но потом пришёл голод – от бомбежек погибли многие пастбища, скот, посевы, и тушенка в самую трудную зиму сохранила жизнь родственникам отца. И они перестали гневаться на неведомую похитительницу. Отец мой долгое время делил с матерью тяготы военного быта. Они жили в лагере в горах. Поначалу отец боялся матери, а потом полюбил её так же страстно, как она любила его. Они рассказывали, что я был зачат в армейском грузовике… Потом мать отослала отца со мною назад, в деревню, он растил меня один до пяти лет, ждал мать с войны, она вернулась, демобилизовавшись после тяжелого ранения, и родила ему ещё близнецов. Мы несколько лет жили в Новой Атлантиде. Я даже ходил там в школу. Дом в Сурразай-Дарбу недавно достался отцу по наследству от дяди…

Рита почувствовала, что в ответ ей придется рассказать историю своего рождения. Равноценный обмен. Откровенность на откровенность.

– У меня нет родителей, – сказала она.

– Они умерли? – Алан сочувственно заглянул ей в глаза.

– Нет. То есть я не знаю. Может быть, они умерли больше века назад. А, может быть, живы и здравствуют. Я выведена из крио-консервированных гамет в рамках экспериментально научного проекта «Искусственный эндометрий».

Алан помолчал, вероятнее всего, ничего из сказанного не поняв. Но его природная интуиция, в высшей степени мудрая и милосердная, подсказала ему – говорить об этом Рите тяжело и, пожалуй, спрашивать её о семье больше не стоит…

– А отчего эта война?.. – Алан воспользовался тем, что импровизированное солнце погасло, контакт отошёл; он трогательно и невинно прильнул к девушке в темноте, – Она такая долгая… Когда воевала моя мать, шла, кажется, та же сама война…