Дети богини Кали

Рита кивнула. Зашуршали пакеты, узкую улочку заполнил аппетитный запах вареной колбасы. Мужчина с цепью на шее остановился неподалеку. Без особого аппетита откусывая свой бутерброд, Рита заметила, какими голодными блестящими глазами смотрит он в их сторону. Она встала и подошла.

— Вы хотите есть?

Октавий кивнул. Он был крайне польщен искренним вниманием, оказанным ему девушкой, поскольку давно уже привык к равнодушно жующим лицам тех, кто мог достать еду, и к их надменным ухмылкам, когда они давали ему, будто собаке, какой-нибудь самый плохой кусок.

Рита протянула ему оба своих бутерброда, один с колбасой, другой с сыром — на жаре размякшим, лоснящимся, ярко-желтым, источающим нежный аромат сливок.

Не веря своему счастью Октавий почтительно держал их, боясь откусить.

— Поешьте, — сказала Рита.

Знакомство Октавия и молодой военнослужащей, к счастью для него, не ограничилось одной мимолетной подачкой. Сержант Шустова, почти не участвовавшая прежде в досужих разговорах, краем уха начала прислушиваться к витающим в казармах сплетням и вскоре стала весьма хорошо осведомлена о делах стареющего красавца — по вечерам в военном лагере от нечего делать обсуждали жителей города, которых, если постараться, можно было запомнить почти всех — так мало их оставалось.

Некоторые из девушек рассказывали даже о своих похождениях — если им удавалось «снять мальчика» за банку тушенки или пакет сухарей, они считали свои долгом поделиться подробностями.

Рита прониклась к Октавию простой человеческой симпатией. Ей было приятно посидеть с ним, пока он ел то, что она ему приносила, несмотря на голод без жадности, изо всех сил стараясь не уронить достоинства — изголодавшиеся люди обычно поглощают пищу отвратительным образом, торопливо и грязно, чего нельзя было сказать об Октавии. Он стал одеваться даже более тщательно, чем прежде, ещё старательнее запудривал мелкие морщинки вокруг глаз — Рита не могла этого не замечать — всеми правдами и неправдами он достал где-то изящный флакончик редких мужских духов, и перед каждым её приходом наносил их на запястья и возле ушей — этот секрет обольщения кто-то открыл Октавию ещё в пору его ранней юности…

Рита хранила в тайне от сослуживиц свою дружбу, ей не хотелось, чтобы кто-нибудь начал зубоскалить на этот счёт, а желающие непременно нашлись бы… Во время коротких встреч на скамеечке в тенистом переулке они с Октавием начали постепенно открываться друг другу, говорить всё больше на разные темы, она узнала, что он попал в публичный дом в возрасте тринадцати лет, оставшись сиротой, сначала, как водится, убирал комнаты, стирал бельё, подносил гостям фрукты и вино, а когда ему исполнилось шестнадцать, круг его обязанностей несколько изменился… Семьи у Октавия не могло быть, живя в публичном доме он перенёс стандартную операцию, которой с легкостью подвергает себя значительная часть продажных мужчин, дабы совершенно избавить приходящих дам от биологической ответственности — эта жертва, кажущаяся по молодости пустяковой, приносит свои плоды — «безопасным» любовникам платят двойную цену…

Рита Шустова никогда особенно не задумывалась о собственной привлекательности — у неё было всё, что должно было быть у молодой девушки — рост, стать, большие серые глаза, густая травка прямых плотных каштановых волос, здоровый ровный тон кожи, длинные стройные руки и ноги — внешняя красота начинает волновать любого человека обычно тогда, когда он испытывает острое желание нравиться кому-то определённому — а поскольку Рита ещё никогда не влюблялась, то и к зеркалу подходила только затем, чтобы проверить, хорошо ли смотрится капризный армейский воротничек. Ей удивительно шла военная форма, зеленоватая рубашка с коротким рукавом, фуражка, ремень с гербом Новой Атлантиды, туго затянутый на талии. Она убеждалась в том, что все пуговицы в порядке, пряжка начищена, стрелка на брюках остра, как нож, улыбалась своему отражению и отходила от зеркала вполне удовлетворенная и счастливая…

У Риты даже мыслей не возникало, что Октавию она может казаться очень красивой девушкой. Он встречал разных женщин. Юных и пожилых, эффектных и уродливых, жестоких и ласковых, пьяных и трезвых, распутных и единожды оступившихся, талантливых и безнадежных, удачливых и несчастных, увечных, безумных, любопытных… Причин, приводящих в дом терпимости великое множество. Но прежде не встречал Октавий никогда личности свободной, цельной, исполненной искреннего человеколюбия… Такие в публичных домах — редкие гостьи… Ибо телесные желания не существуют для них, как правило, отдельно от близости духовной, от понимания и уважения…