Дети богов

Вверх по холму крался волк. Дыбилась рыже‑серая шерсть. Знакомые желтые глаза яростно таращились, лапы осторожно приминали беснующуюся под ветром траву. Прижимаясь брюхом к земле, оскалив клыки и тихо рыча, тварь приближалась. Иамен, вместо того чтобы приготовиться к достойной встрече, закинул катаны в ножны и отступил назад. То ли он считал, что схватка меня освежит. То ли не хотел ввязываться по какой‑то другой причине. Тварь поджалась. Зарычала сильней, обнажив верхние желтоватые клыки. Рычание прозвучало ближе и реальней похоронных колоколов. Зверь прыгнул. Пахнуло шерстью и горячим зловонным дыханием. Я отшатнулся — и, полуослепленный музыкой и потоком листвы, рефлекторно махнул мечом. Блеснули золото и сталь. Волк извернулся в прыжке и приземлился уже на три лапы, а четвертая покатилась по траве, рассыпая кровавые капли. Тварь взвизгнула. Вскочила. Тирфинг в моей руке, отведавший крови, тихо, но довольно заурчал. Волчина поджал обрубок левой передней лапы и поскакал прочь, оставляя за собой красную дорожку. Поскакал к лесу. У меня не было сил его преследовать. А у некроманта, видимо, не было желания.

Опираясь на меч, я поднял голову. Ураган почти утих. Последние колчья листвы уносило ветром за реку. Выстоял ясень, и даже ветки не обломало — все так же светло шевелил он чуть поредевшей кроной, все так же пробивались сквозь сетку ветвей солнечные лучи. И только у меня в ушах все продолжала звучать поминальная музыка — не помог ни оживший меч, ни стычка с Гармовым. Я сделал несколько спотыкающихся шагов и чуть не грохнулся снова. Вовремя оказавшийся рядом Иамен подставил плечо.

— Да, сильно вас… Здесь деревня должна быть километрах в полутора, вон по той грунтовке. Дойти сможете?

— А что в деревне? — вяло спросил я.

— В деревне ларек, в ларьке водка. Почти идеальная заглушка. Вам всего‑то и надо продержаться до следующего рассвета.

Потяжелевшие веки опустились помимо моего желания.

Серая равнина. Скупая, безнадежная даль. В нее несет…

Скулу обожгла пощечина.

— Не отключайтесь. Я вас, конечно, до деревни дотащу, но водку нам тогда не продадут. Решат, что и так хватило.

Шутка была так себе, но я все же попробовал улыбнуться. Лучше, чем уноситься в бесцветную нежиль с листвяным потоком. Намного лучше.

Как мы дошли до деревни, я не помню. Помню, что пару раз падал. Помню, что заработал еще две или три оплеухи. Помню, как все рассыпалось, трескалась пыльной коркой дорога, обнажая совсем иные пути. Помню, как мир шатался и собирался вновь. Не помню, как Иамен покупал водку. Не помню, какого Фенрира меня понесло на сарай. Более‑менее я очнулся уже на закате, опустошив полторы бутылки «Пшеничной». Некромант не пил. Это меня возмутило, и я заставил его присоединиться к веселью. Веселились мы основательно, вплоть до восхода первой, второй и так далее звезд.

Последний приступ листопада освежил меня получше ушата холодной воды. Я тряхнул головой и сел. Становилось зябко. Рассвет не за горами, и желательно бы встретить его трезвым… я потер лоб. Музыка наконец‑то заглохла.

А вот хмель, похоже, выветрился не окончательно, иначе я вряд ли бы брякнул:

— Можете ее вернуть.

— А?

Некромант оторвал взгляд от пояса Охотника.

— Вернуть, говорю, можете на место. Душу свою. Ясень целехонек. Третья Мировая не состоялась. Человечество как‑нибудь и без вас разберется… Так что возвращайте.

Некромант усмехнулся:

— Спасибо за разрешение, у вас еще только не спрашивал.

Впрочем, посерьезнел он быстро. Вытащил у меня из пальцев бутылку, сделал глоток. Выдохнул. Поморщился.

— Ну и гадость.

Потом, задумчиво и даже как будто неприязненно глядя на свою катану, сказал:

— Вернуть‑то я могу. Запросто. Только, Ингве, это не очень хорошая душа. Гнусная. Чудовищная.

Я мрачно хмыкнул.

— Уж какой ее сами сделали…

Он взглянул на меня без улыбки.

— Вы, как обычно, плохо представляете, о чем говорите. У вас вон от единственного бесчеловечного поступка чуть крыша не поехала. А с такой душой… Больше всего мне захочется, чтобы Вселенная сгорела в огне. Превратилась в золу. В мелкие угольки, в пепел, на котором уже ничего никогда не вырастет. А уж я бы вволю поплясал на пепелище…

Сказано это было с таким чувством, что не оставалось сомнений — подобные видения посещали некроманта и сейчас, безо всякой души.

В угольки… Я запрокинул лицо, и в зрачки мне обрушилось звездное крошево. Я не различал того, что увидел в пустыне — левый глаз мой начисто утратил всякие сверхъестественные способности. Просто звезды. Под ними деревня — несколько десятков домов. В соседнем дворе заливается шавка, может, чует пьяных. Говорят, собаки пьяных не любят. От реки, невидимый за деревьями, наползает туман.

Я полез в левое голенище и нащупал доставшийся мне в наследство от Нили нож. Вдоволь глотнул пустого ночного воздуха и быстро — чтобы не передумать — полоснул себя по правой ладони. Выступила кровь.

— Что вы делаете?

— Дайте руку, Иамен.