Дети большого дома

Тигран мысленно видел перед собой мать. Она, старшая среди всех близких, собравшихся за столом, говорит им свое слово, и ей внимают с любовью и уважением. Сердце у нее полно тревоги, но она усилием воли побеждает волнение, и самое ее присутствие вливает мужество в окружающих. Каждый раз, как Тигран вспоминает мать, на сердце у него становится легче. Пока она жива, все будет в порядке. Тыл — это она, «товарищ Арусяк Аршакян». Она, и мастер Микаэл Зулалян, и многие другие, похожие на мать и мастера Микаэла. Вероятно, таковы же и матери и друзья Владимира Дементьева и Григория Немченко, капитана Малышева и братьев Микаберидзе. Другими как будто и нельзя представить их, всех этих родных, знакомых и незнакомых людей…

Когда они вошли в блиндаж командира полка, Фирсов уже «накрывал стол» — раскладывал на маленьком треногом столике, застланном газетой, нарезанную кружками колбасу, ломтики свиного сала, коробки с консервами, хлеб; выставил шесть бутылок «Особой московской».

— Что это, пир закатить собираешься? — спросил комиссар. — Откуда у тебя столько водки?

— Раздобыл, товарищ комиссар! — ответил ординарец тоном, который говорил: «Вы только прикажите, а уж Фирсов все раздобудет!»

— Действительно, к чему столько водки? — спросил Тигран.

— Дело хозяйское, — улыбнулся комиссар. — Мы с вами только гости.

За дверью послышались голоса. Вошел командир полка с тремя военными. Один из них был начальник штаба, второй — секретарь партбюро полка, третий — старший сержант с бравой выправкой, с армянским горбатым носом и плутоватыми глазами. О привилегированном положении, которым пользовался сержант, свидетельствовали и выпущенный чуб, что обычно бойцам не разрешалось, и самоуверенный и бойкий вид. В каждой части можно найти таких привилегированных рядовых.

Обращаясь к нему, командир полка сказал:

— Ну, Карунц, на тебя надеюсь, получше наладь нам радио!

Затем, повернувшись, оглядел стол.

— Это что такое? Кутить здесь будем, что ли?

Мягкий тон командира не позволял думать, что может разразиться буря. Приосанившись, Фирсов самодовольно улыбнулся.

— Кого я спрашиваю? — раздраженно повысил голос Самвелян. — Откуда здесь столько водки?

Фирсов смущенно пробормотал:

— Начальник снабжения дал. Узнал, что гости будут.

Самвелян взял трубку и, связавшись с начальником снабжения, спросил, на каком основании тот прислал ему шесть бутылок водки. Выслушав объяснения, он бросил трубку и хмуро поглядел на Фирсова.

— Возьмешь сейчас же три бутылки, отнесешь обратно. И сам сюда больше не показывайся. Понял?

С лица Фирсова слетела самодовольная улыбка. Он весь обмяк, молча взял три бутылки водки и вышел из блиндажа. С минуту после его ухода царило неловкое молчание.

— Развращаются люди в теплом местечке, — с неудовольствием проговорил командир полка. — От моего имени приказы отдает, начальством себя чувствует. Погрелся около жестяной печи, хватит!.. Ну как, Карунц, наладил радио?

— Сейчас, товарищ командир.

Пока командиры беседовали, старший сержант Карунц деловито возился у радиоприемника. Вначале слышались какие-то выкрики и треск, затем полились чистые звуки музыки.

— Москва! — провозгласил старший сержант.

— Москва! — откликнулись присутствующие.

Зазвучали знакомые, родные русские песни. Блиндаж наполнился жизнью.

— Прикажите сесть к столу, самое время, — предложил комиссар.

Молчаливо, со сдержанным волнением подошли все к маленькому столу; дали место и старшему сержанту Карунцу. Беседа не вязалась. Сказанное кем-нибудь замечание оставалось без ответа. Каждый был во власти своих дум.

Самвелян повернулся к Тиграну:

— Ты что, не знаешь Карунца? Знаменитый человек! Мастер на все руки. Он и цирюльник, и фотограф, и радиотехник, и механик, и сапожник, и портной. Я ничего не забыл, Карунц?

Карунц широко улыбался.

— И повар. Забыли? — дополнил комиссар. — Бесподобные шашлыки готовит и потом… как это называется?

— Хаш, — услужливо напомнил Карунц.

— А главное, прекрасно поет, это нужно было сначала упомянуть, — вспомнил командир полка. — Какие он замечательные армянские песни знает!

— Ты откуда родом? — спросил Тигран.

— Из Хиндзореска! — ответил сержант, с гордостью подчеркивая название родного села. — Какого хотите зангезурца спросите — все Гришу Карунца из Хиндзореска знают!

— Ну, друзья, подходит Новый год! — снова взглянув на часы, проговорил комиссар и начал разливать водку по стаканам, протягивая по очереди каждому.

Мягко пробили кремлевские куранты.

Сердца людей, встречающих Новый год в блиндаже на берегу Северного Донца, переполнились тоской о далеких родных и друзьях.

Но вот раздался знакомый голос Калинина. На миг прикрыв левой ладонью глаза, Немченко представил себе Михаила Ивановича Калинина. Увидел его ясно, как в мае 1939 года, когда из его рук получил орден.

Исчезло чувство отдаленности и одиночества, в землянке стало как будто теплее…

Все встали, чокаясь и провозглашая тосты. Звенели веселые слова и смех, звенели песни Москвы.

— И все же жизнь прекрасна, — задумчиво проговорил комиссар. — Нужно жить — многое еще надо переделать!