Дети большого дома

Генерал Луганской возвращался из частей своей армии. Сидя в открытом «виллисе», он окидывал взглядом поля и дороги, по которым бурлил бесконечный поток войск, направлявшихся к переднему краю, — свежие подразделения пехоты в новом обмундировании, артиллерийские батареи, танки и автомашины, автомашины без числа. Прибыло наконец пополнение, которое ожидалось уже свыше недели.

Генерал несколько раз останавливал машину, подзывал проходивших по дороге командиров и бойцов, расспрашивал их. Приятно бывало узнать, что большую часть пополнения составляют солдаты, уже побывавшие в боях, многие с орденами, медалями и ленточками — отметками о ранениях, полученных в прошлых боях. Необстрелянных новичков было сравнительно мало. Их можно было узнать и не спрашивая: боевая жизнь оставляет свою неизгладимую печать на лицах и особенно во взгляде людей.

Член Военного Совета рассеянно смотрел вдаль. По приказу генерала шофер постоянно уступал дорогу проходившим войскам, отжимая машину к самой обочине и даже съезжая с полотна в поле. Он не мог взять в толк, почему так невесел сегодня его генерал. Все как будто идет хорошо, вот и пополнение подоспело. Разве можно сомневаться, что ожидается большой военный успех? Вася Мельников боялся грустного настроения члена Военного Совета. В таких случаях ему всякий раз казалось, что над головой нависает какая-то страшная черная туча.

— Остановись, Вася! — приказал генерал.

Машина остановилась у обочины дороги.

— Позови-ка вон того политрука.

Не доходя шага до машины, политрук стал навытяжку.

— С какого времени вы в армии?

— Четвертый месяц, товарищ генерал, — смущенно ответил политрук.

— Чем занимались до войны?

— Я — аспирант философии, товарищ генерал.

Член Военного Совета улыбнулся.

— Поправьте свою пилотку. Звездочка у вас оказалась на затылке, а она должна быть на лбу. Постарайтесь, чтобы этого больше не повторялось, товарищ философ!

Политрук снял с головы пилотку и, убедившись, что замечание заслуженно, покраснел словно школьник.

— Ну, идите.

Выпрямившись, политрук круто повернулся и парадным шагом пошел по дороге. Вася Мельников внимательно смотрел на генерала. «Ясно, он сегодня что-то невесел».

— И как вы заметили на таком расстоянии, товарищ генерал?

— Гони, гони!

Через два часа они добрались до штаба армии, разместившегося в овражке, заросшем кустарником. Луганской вышел из машины и молча зашагал к своей палатке, отвечая безмолвным кивком на приветствия встречающихся военных.

Отряхнув насевшую в дороге пыль и умывшись, генерал развернул на столе большую топографическую карту. В эти минуты он, казалось, видел только эту испещренную разноцветными пометками карту, с ее полями, реками, селами и городами. И на ней передвигающиеся массы людей — целые армии.

Принесли завтрак, поставили на столик рядом, но генерал и не вспомнил о еде.

Вошел начальник политотдела армии.

— Разрешите, товарищ генерал!

Член Военного Совета поднял голову, взглянул на начальника политотдела. Нужно было подписать несколько приказов о новых назначениях.

— Оставьте, я просмотрю, — негромко проговорил он.

Луганской взглянул на часы. Оставалось еще больше часа до совещания командиров и комиссаров дивизии, на котором командующий армией должен был сделать сообщение о новом наступлении наших войск.

За последние два дня обстановка так неблагоприятно изменилась, что подготавливаемое наступление казалось почти рискованным.

Прошедшей ночью он не скрыл своих сомнений, когда вместе с командующим армией был вызван в Военный Совет фронта. Но тем не менее решение было принято.

Командующий армией принял весть о предстоящем наступлении с энтузиазмом, выразил уверенность в успешном завершении задачи. Это не удивило Луганского: он хорошо знал командующего армией. Им можно было искренне восхищаться, горячо любить за многие чудесные черты характера, но безоговорочно соглашаться со всеми его решениями было трудно. Герой гражданской войны, человек с большими заслугами, пылкий и энергичный, он своей восторженностью иногда вызывал у окружающих снисходительную улыбку, а то и чувство сожаления. Нет, тяжелое создалось положение на фронте, очень тяжелое! Правда, на их рубеже достигнуты известные успехи, но средние командиры и политработники не знают общего положения. Они ждут приказа о наступлении, они бесстрашно пойдут в бой завтра же, и армия, несомненно, продвинется вперед.

«А если противник хочет нас заманить и отступает на этом участке, чтобы наша армия продвинулась вперед?» — подумал вдруг Луганской и начал ходить по палатке. Эта мысль возникла у него еще накануне. Сейчас он серьезно задумался над такой возможностью.

Вошел адъютант, молча положил на стол полученную почту и так же молча вышел из палатки.

Генерал перебрал конверты. Вместе с должностной перепиской в пачке были и личные письма, и среди них конверт, надписанный рукой невестки: она не писала, а словно вырисовывала четкие красивые буквы. Луганской разорвал конверт, и наземь упала карточка. Он нагнулся, поднял: внучка была снята с бабушкой. Максима Александровича охватило волнение.