Дети Брагги

Колдовство! Точно так же, как прямая руна могла защитить того, кто ее начертал, или тех, кого он желает защитить, так и обратные, зеркально перевернутые руны, способны обратить защищающую силу в страшный таран. Однако лиловый знак лишь защищает вражескую флотилию… Мысли Грима обгоняли одна другую… Но у франков, пусть даже они потомки ушедших с Хрольвом датских воинов, ведь нет своих скальдов, да и у Рьявенкрика их тоже нет. А знают ли об этом франки? Стремится ли этот неизвестный мастер рун защитить себя или сломать защиту крепости? И главное, кто у франков может владеть руническим искусством? Неужели среди детей Брагги нашелся предатель?

— Одину слава! — прогремело вдруг одновременно и со стен, и с осадных башен.

Стоящие на стенах дружинники замерли в недоумении.

— Одину слава! — раскатистым рыком неслось с лодок.

Кряжистый воин, которого так недавно ошеломила оборотная руна, поднялся во весь рост и тут же рухнул на каменный зубец, сраженный пылающей стрелой защищенная рунами смерть в облаке огненных стрел стремительно приближалась к крепости.

Еще несколько стрел с огненными наконечниками прорезали темноту, но поток их уже иссяк. Однако звон тетивы по-прежнему слышался отовсюду, и оперенные древки летели в обоих направлениях, будто лучники и франков, и Рьявенкрика вызвали друг друга на поединок. Даже если всего одна стрела или камень из «пращей» пробивали рунный барьер, защитники на стенах разражались ликующими воплями. Как ни были сильны чары неведомого мастера рун, он не мог защищать одновременно все войско франков. Некоторые камни обрушивались в лодки и разбивали или топили их. Лучники Рьявенкрика знали свое ремесло: если стреле удавалось преодолеть барьер, застревала она не в дереве лодок или щитов, а в теле врага.

Никто бы не сказал, что захватчики неуязвимы. Они умирали, но за стонами, проклятиями и гомоном чужой речи то и дело слышались призывы к Одину. По обеим сторонам стены воины погибали с именем Одина на устах, верховного аса, Всеотца, а не слюнявого франкского Христа, призывавшего простить врагу своему, подставляя для удара вторую щеку. Странно, но призывы к хозяину Вальгаллы, если не считать пронзительного улюлюканья для устрашения врага, были единственным их боевым кличем. Скагги ничего не слышал о том, чтобы франки почитали асов. Неужели Один может даровать победу не чтящим его. В голове Скагги мелькнула странная картинка: Тровин, слоняясь над камнем, выкладывает какие-то руны, бормочет что-то в полузабытьи — тогда Скагги разобрал, что это сказание о том, как Один принес руны в мир… Картинка мелькнула и исчезла, будто унесенная вновь налетевшим шквалом огненных стрел. Лодки все приближались, и Скагги позабыл о Тровине, выбирая первую в своей жизни человеческую мишень.

В стальных рубахах и шлемах отражался свет луны, факелов, отблески отдаленных костров, так что Скагги удалось ясно разглядеть дружинника моря, молча рухнувшего в воду с края плота. Тут же другой занял его место. Ни стона, ни мольбы о помощи, ни малейшего признака смятения.

— Одину слава! — Знакомые слова, искаженные чужой глоткой.

Теперь дружина Рьявенкрика начала осознать, что именно показалось странным воинам Карри — воззвания к Одину на незнакомом языке, а в остальном едва ли не мертвое молчание. Кому ни отдаст победу Один в этой сече, отступать защитникам Рьявенкрика было некуда. Даже если воинам Карри удастся отстоять, сохранить в целости еще не разрушенные корабли, франкское войско все равно не выпустит их из устья Гаут-Эльва.

Лодки и плавучая домина застряли на каменных зубьях разбитых причалов, с натужным воем франки попрыгали в воду и, разметывая фонтаны брызг, бросились к подножию стены. Стук дерева о камень предупредил тех, кто был наверху, что нападающие скрепляют друг с другом жерди и лестницы, чтобы взобраться на мощные стены Рьявенкрика.

На осадной башне распахнулись оконца, и на стену, туда, где в окружении лучников возле человеческой пращи стоял Бранр, полетели камни из пращей и целая туча стрел. Чем ближе подходили хоромины, тем плотнее, гуще становились эти летящие навстречу друг другу стальные стаи.

Скагги осмелился выглянуть в щель меж зубцами стены и увидел, что башни, застрявшие было на камнях, неуклонно приближаются. Хоромины гигантов, обретшие вдруг ноги, все надвигались и надвигались — по каменным обломкам, по телам павших, франкских же воинов. К утру река разбухнет от крови.

— Одину слава! — проревел со своей площадки посланец Круга.

Стрелы жужжали, как пчелы, и воин слева от Скагги вскрикнул, вцепившись в стрелу, вонзившуюся ему в горло. Он дернулся вправо, оперся о зубец стены и со страшным хрипом вырвал наконечник, но, потеряв равновесие, сам рухнул вниз на скалы.

— Сам он никогда б не склонил головы! — горестно выдохнул кто-то слева от Скагги.