Дети Брагги

Скагги посматривал на говоривших, но не вслушивался в то, что они говорили. Было что-то, что ему необходимо было сказать, то ли Гриму, то ли Хромой Секире — что-то очень важное, то, что он узнал среди битвы. Но он не мог вспомнить, что это было. Едва ли это важнее сна. Как бы хотелось уйти со стен, вернуться… ну хотя бы на солому под навесом у двора старейшин…

Проснулся или, вернее, очнулся он к вечеру, чтобы, подтянувшись к стене, увидеть все ту же цепь лагерных огней на противоположном берегу Гаут-Эльва, в точности такую же, как вчера. Ежечасно сменяли друг друга измученные дозорные. С реки наползла странная дымка, закутала обломки осадных башен. Туман был полон звуков: поскрипывание уключин, плеск воды под веслами, странный шум, как будто бы кто-то натягивал лук или меч вынимал из ножен, хотя, возможно, франки пытались делать это как можно тише, готовясь к набегу. Раз за разом рога трубили ложную тревогу, и усталые дружинники всматривались во враждебную мглу, не в силах разгадать ее тайны. То тут, то там туман отступал на шаг, но лишь затем, чтобы накатить снова, а вместе с ним возвращались и звуки.

И пока люди мучились в ожидании неизвестной опасности из тумана, холодные потоки дождя стали стегать защитников на стенах. И это было против порядка, установленного богами для начала лета. Дружинники и рабы на стенах отчаянно дрожали от холода, пытаясь укрыться хоть за каким-нибудь выступом или парапетом. Тревога и непогода гнали прочь сон. К концу его часа в глазах у Скагги все плыло от усталости, но когда его подменил белобрысый парнишка, судя по дорогой рубахе, сын знатного купца, заснуть ему не удалось.

Вторая ночь была еще хуже первой. Не то чтобы нападение было более яростным, но теперь, когда защитники Рьявенкрика знали, чего им ожидать, они полагали, что ужасный урок умерит пыл франков. Но, приближаясь к стенам, дальний берег Гаут-Эльва покинула новая флотилия. Снова пришли осадные башни, чтобы заменить те, которые сгорели. И снова — чужие воины с искаженными лицами. Снова — «Одину слава» и отказ отойти от порога смерти.

Кое-кто на стенах уже усомнился, что городу удастся устоять перед еще одним подобным штурмом, но, обратившись к Одину, обрел ярость, о существовании которой даже не подозревал. Уже не до чести, и ясно никто уже не мыслил. Дружинники снова и снова поднимали тяжелые от усталости руки, снова и снова, нанося удары, убивая — снова и снова…

Закрыть бреши, пробитые в обороне Рьявенкрика, на стены вышли вооруженные чем попало жители города. Рядом с. воинами стали оставшиеся в городе старики и женщины. Были тут и купцы, которым в обычное время и в голову бы не пришло покинуть свои дома. Плечом к плечу с ними стали шалые люди, сброд, ютившийся за стенами города, объявленные советом вне закона — пришли в надежде удержать когда-то свой город. Вышли на стены вооруженные чем придется рабы. Витязь и раб, землепашец и торговец сражались и умирали рядом.

И город выстоял. И снова колдовство, чужая волшба, и снова руны неизвестного скальда защищали осадные башни. И снова Бранру и Гриму пришлось бросать руны в ответ, отчего колыхался, подрагивал в напряжении воздух. И отчаяние защитников на стенах снова отбросили франков назад.

Павшим не было числа. Страшны были потери Рьявенкрика, из когда-то могучей дружины вольного города не осталось и сотни воинов, но еще страшнее была кровавая жатва великой реки. У Скагги не хватило духа остаться, чтобы увидеть, как вторая заря утренним светом зальет сцену бойни. Как и все, кто остался в живых, он упал на том месте, где стоял. А потом кто-то, кажется, Бранр — Скагги был рад услышать его голос, — отдал приказ, которому многие сперва даже не поверили — разойтись со стен.

Скагги перегнулся через парапет, мучительно вглядываясь в противоположный берег. Никаких лодок, никакого морочного тумана, ни единого звука. Погасли огни костров — битва окончена. «Неужели они пали все до единого человека? И куда подевались их корабли?» — подумал было Скагги, но не нашел в себе сил, надоедать кому-то вопросами. И сам он слишком устал, чтобы подумать, почему так произошло. Скагги помог столкнуть последние лестницы и шесты и, бессильно оглядываясь по сторонам в поисках Грима, который, разумеется, куда-то исчез, побрел за последними из дружины вниз со стен…

Несколько часов спустя Скагги, с трудом вынырнув из глубин сна, сел на соломе и провел языком по растрескавшимся губам, почему-то с привкусом гнили. Все тело ломило, руки и плечи ныли от работы мечом, от тел, которые приходилось перебрасывать через стену. Это и вправду было? Вся вторая ночь битвы слилась в одно пятно. Были башни, еще стрелы, еще кипящее масло, и сотни, сотни тел. Он вдавил костяшки пальцев в глаза, зевая, потер щеки, в надежде хоть как-то стряхнуть с себя сон.