Дети Брагги

Тогда голова Мимира молвила мудрое слово и правду сказала, что руны украсили щит бога света, копыто Альвсинна и Арвака уши и колесницу убийцы Хрунгнира, Слейпнира зубы и санный подрез, лапу медведя и Брагги язык, волчьи когти и клюв орлиный, кровавые крылья и край моста, ладонь повитухи и след помогающий, стекло и золото и талисманы, вино и сусло, скамьи веселья, железо Гунгнира, грудь коня Грани, ноготь норны и клюв совиный.

(Речи Сигрдривы, 14–18)

Приветствуй руну победы, о воин, но помни, что заключенный в ней град, лишь тогда громом приветствия станет, коль к разрушению волю стихий, хаос ты обуздать найдешь в себе силы; исполинам из инея и бед кузнецу будет осторожен: руна могучий взрыв вызывает. Хагаль замкнутый круг разомкнет, чтоб старое новому место свое уступило.

Он увидел пред собой темное поле, за дальний край которого, обрывавшийся будто бы в инеистую пропасть, катился пурпурный шар закатного солнца. Само поле казалось неровным, изрытым, но если прищуриться, поле приблизится… По всему этому бесконечному полю виднелись груды тряпья, каких-то лохмотьев, костей и даже шкур. В прорехи некогда роскошных одеяний проглядывали белые черепа, среди пожухлой травы зубьями чудовищной гребенки торчали ребра. И каждая из этих груд падали была усеяна черными пятнами.

Все ближе и ближе… Огромные, черные птицы кружили над полем, перепрыгивали с кучи на кучу… Огромные, не ведающие жалости черные птицы с черными клювами клевали пустые глазницы, рылись в полуистлевшем тряпье, разрывали суставы в поисках хотя бы кусочка мяса или костного мозга. Но тела обдирали уже не один раз, кости были белы и сухи. И вот птицы, закаркав громко и хрипло, принялись наскакивать друг на друга.

На поле вдруг стало тихо, птицы внезапно умолкли и по две, три, четыре, потом уже небольшими стайками, потянулись туда, где на лошадином черепе восседал огромный вожак. Несметное полчище воронов в молчании внимало, а Гриму казалось, что ворон-вожак держит пред ними речь. Все громче раздавалось карканье, все больше слышалось в нем угрозы. А потом вся стая разом взмыла к пурпурному закату, покружила и выстроилась клином, а потом… Как единое существо, стая устремилась вниз, пурпур заката скрылся за черным крылом. Вожак летел прямо на него, Гриму были видны беспощадный и не мигающий желтый глаз, целящий ему в лицо черный клюв. Клюв все приближался, а он, Грим, не в силах был даже пошевелиться. Что-то будто тисками удерживало его голову на одном месте, в то время как белым тараном обжигающей боли черный клюв глубоко входил в мягкий студень глаза…

Мучительным усилием Грим дернул головой, отчаянно закричал в надежде отогнать черную птицу…

И над ним склонилось встревоженное лицо Карри.

— Ворон, — только и смог выговорить Грим. — Вороны!..

— Это сон, это только сон, — хриплый голос Карри звучал непривычно мягко.

Как будто услышав последние ее слова, по другую сторону стола сел, стряхнув с себя плащ, Бранр.

— У меня не бывает снов! — огрызнулся Грим, потом уже спокойнее добавил: Прости, что разбудил тебя, гаутрек.

— Это не просто сон, — сказал со своей лавки посланник Круга. С его заспанного лица ясно и остро смотрели усталые глаза. — Грим прав, у скальда не бывает просто снов.

От бессильного гнева и потрясения от недавнего видения, даже не потрясения, Грим мог бы сказать, что действительно чувствует, как болит у него левый глаз, сын Эгиля только крепче сжал зубы. «Будьте вы прокляты», — подумал он, а вслух устало сказал:

— Я столько лет убил на то, чтобы их у меня не было.

— Ты убивал не годы, а себя, или, точнее, гефа, вот она и возвращает тебе сторицей.

— Пора раздумий, и не понять, кто жив, кто умер, кто жив опять… пробормотал Грим, краем глаза заметив удивленный взгляд Карри.

— И ты, и гаутрек…

— Форинг, — горько поправила его Карри. — Морской конунг погиб в водах Скаггерака.

— И все же вы живы. Возможно, будет жить Бьерн. — Бранр кивнул на заворочавшегося во сне Скагги. — И воспитанник Тровина, если будет на то воля Идунн, оправится к завтрашнему дню. А от видений тебе теперь не скрыться, сын Эгиля. В трудный для крепости час ты превозмог себя и обратился к рунной волшбе, — он предостерегающе поднял руку, — не спорь, я же помню присутствие твоей личной силы. Ты должен принять и вторую грань своего дара.

— Что у тебя было за видение?

Оставив вопрос Бранра без ответа, Грим присел к столу, чтобы плеснуть в кружку пива. Глаз будто жгло раскаленной иглой, и потому он не стал отрывать кружку от губ, скрывая за ней гримасу боли, а заодно и нежелание говорить. Спасаясь от боли, он закрыл глаза, потом поставил на стол недопитое пиво. В маленькой горнице, в доме Скули-бонда, хозяина небольшого хутора в полете стрелы от постоянного лагеря морских воинов Аггерсборга, куда причалил под вечер сильно поврежденный «Линдормр», было тихо. В темном углу трудился неугомонный сверчок, все старался разогнать ощущение горечи и бессилия, будто разъедавшее стол и лавки, и меховые плащи, над трещащим в плошке с китовым салом фитилем кружили мошки.