Дети Чёрного Солнца

Она вытащила из небольшого углубления накидки, сделанные из сухой травы, продолговатых листьев и перьев. Сунула Нико ту, что побольше. Сама обернулась маленькой и стала похожа на соломенный конус. Юноша не последовал её примеру. Дикарка рассердилась и напыжилась.

— Чего ты опять?

Нико легонько хлопнул девочку по надутым щекам. Воздух вышел со смешным звуком. Нико хмыкнул и принялся развязывать мешок. Охваченная любопытством, Цуна тут же забыла о недовольстве. Юноша достал шерстяной плащ, свёртки с вяленым мясом и засахаренными фруктами, мешочки, полные крупы, орехов и сухарей. Разложил всё и занялся подсчётом припасов. На деле, это было не важно. Дикарка знала, где найти воду и как раздобыть еду. Пожалуй, и без её помощи Нико справился бы с лёгкостью. Ему просто хотелось отвлечься и не думать, что в эту самую минуту «Пьяный Ульо» отчаливает от острова.

Цуна ходила вокруг кульков и нюхала. Нико сел у воды, привычно скрестив ноги. Положил на ломоть хлеба кусок съедобного на вид сыра. Цуна с такой внимательностью следила за тем, как он откусывает и жуёт, что впору было поперхнуться. Пришлось и ей сообразить ужин.

— На, лопай.

Цуна посмотрела на еду с подозрением и сказала, глядя себе за спину:

— Ри-и! Натхе ла? Ни?

Потом кивнула пустоте и взяла угощение.

У Нико волосы на затылке встали дыбом. С кем она только что разговаривала? Он вгляделся в синий полумрак дальней части пещеры, но никого не увидел. Дикарка лизнула хлеб и затолкала в рот чуть ни половину.

— У-у! Ман…у-у…м…н! — пробубнила она восторженно, указывая на сыр.

— Прожуй, дурочка, — слабо рассмеялся Нико.

Цуна запрыгала на месте, широко улыбаясь. Как мало ей нужно было для счастья.

Нико не мог похвастаться такой же бодростью. Его сильно знобило. Глаза слипались. Он устроился на соломенной подстилке, укрылся плащом и провалился в дремоту. В пещере было холодно и спокойно. Дикарка что-то щебетала на своём языке — опять разговаривала с пустотой. Это перестало пугать после того, как вспомнились слова Такалама: «Разум человека не способен выжить в одиночестве. И если кругом долгое время нет ни души, отшельник придумывает себе ближнего или делится мыслями с бумагой».

* * *

Мерно и гулко падали капли. Плясало по галереям раздробленное эхо. Чужеземец хмурился во сне. Ри сказал, что его нельзя бросать. Важный человек глупый и натворил много плохого. Но он не виноват, потому что в большом мире живут сплошные дураки. Ничего они не знают. Ничего не понимают. И учат других делать неправильные вещи. Те страшные крикуны первыми обидели Нико, а он ответил им. Из-за этого вся поляна теперь в крови. И другого конца не получилось бы. Или убьёшь сам, или тебя убьют.

— У-у-у, пустоголовые, — пробубнила Цуна. — Так скоро никого не останется. Все всех перережут.

Она села на уголок подстилки, где лежал важный человек, погладила его смешные кудри. Они были мягкие и местами влажные: Нико недавно смывал пот.

— Целый мир дураков. Откуда их столько, Ри? И почему этот особенный?

— Такалам учить Нико. Такалам не дурак.

— Ну и что? Важный человек всё равно не умный получился. У него, смотри, даже волосы неправильные. Вон какие кривые! И тёмные. Он, наверное, всё время о плохом думает.

— Это не есть верно, — возразил призрак, белевший в озере среди отражений потолочных звёзд.

Цуна прижала колени к груди. Она мёрзла. Раньше ей не приходилось задерживаться в пещере надолго в это время года. Цуна часто бегала сюда за прохладной водой или чтобы оставить завёрнутых в листья рыбин, но ночевала только в самые жаркие дни, когда воздух липкий, а море противно-тёплое. Ма в это время доставала все вещи, какие у неё были. Они с Цуной надевали их, заворачивались в накидки и дремали у озера, пока не коченели. Как приятно было потом выбегать наружу, в объятия тёплого, густого ветра! Сердце сжалось от воспоминаний. Цуне стало больно и грустно. Захотелось плакать.

— А-а-а! Надоело! Когда страшила уплывёт?

— Я сказать, когда это есть так.

Голос Ри не отражался эхом. Цуна давно заметила, но до сих пор не привыкла.

— Они нас точно не найдут? Мне страшно…

Призрак растворился и перестал отвечать.

Цуна снова погладила кудряшки Нико. Её радовало, что важный человек рядом. Он непохож на ма, но живой и тёплый, хоть и дурак.

— Двинься! Мне холодно.

Он не открыл глаза. Крепко спал. Цуна наклонилась к лицу важного человека и убедилась, что он дышит. Вдруг уснёт, как ма, и его тоже придётся отдать морю.

Цуна укрыла Нико своей накидкой и забралась к нему под бок. В прошлую ночь, когда они пережидали затмение в пещере, важный человек просыпался от каждого шороха. А тут, сколько ни тормоши — лежит, как мёртвый.

От него исходил приятный жар. Цуна прижалась к боку Нико, согрелась. Взяла его за руку для спокойствия, но уснуть не вышло. Что-то мешало. Девочке не нравилось, как дышит важный человек. Не нравились капли на его лбу. Он давно умывался, почему ещё не высохли?

Цуна привстала, с тревогой глядя на Нико. Потрогала лицо. Горячее, как у ма! Она встрепенулась, выскочила из-под накидки и заметалась по пещере.

— Ри-и-и! Ри! Ри!