Дети Чёрного Солнца

А я маленький, да хорошенький!
Ношу алый кафтанчик в горошинку.
Волк за мною пошёл, сгрызть пытался.
Без зубов, бедолага, остался!
А я маленький, да хорошенький!
Сапоги с каблучками на ноженьках.
Меня солнце зажарить хотело
И само от испуга сгорело!

Радовался он недолго. Впереди мрачным исполином высилась корявая гора. От путников её отделяла река, заросшая густым камышом и полная бойких лягушек.

— Ну, хоть песня не врёт, — буркнул Липкуд. — За леском, за речкою, так и есть. А после этой страшной горищи на север повернём. Там уж, наверное, костры приветственные палят, заждались скелетики.

Филин нахмурился и стал впрямь похож на птицу. Теперь, разглядев его получше, Липкуд уверился, что метко подобрал имя. У парня были кустистые брови и глаза цвета спелого мёда. Золотисто-оранжевые. Точь-в-точь совиные. Даже накидка из белых, серых и коричневых клочков будто нарочно повторяла узор оперения.

— Речка-то мелкая?

Парень кивнул. Указал на закатанные штанины.

— И всего-то? — удивился Липкуд. — Повезло нам. С самого утра ерунда такая. То кошмары вещие, то ветер в спину толкает, то трава под ногами стелется, ещё и шаманы воют кругом. Не успели заплутать, как тебя к нам отправили. Что-то тут шибко нечистое творится.

Филин удивлённо округлил глаза.

— Чего пучишься? Вот такие страсти! Не вру я, сам знаешь.

Они долго перебирались через реку и здорово озябли. От усталости ноги уже не слушались. Пришлось запалить небольшой костёр у подножия горы. В закутке между тремя глыбами было тихо и относительно тепло. Огонь не возмущался, горел ровно. Дым поднимался вверх, хотя погода явно предвещала дождь, и ему следовало стелиться по земле. Липкуд и это счёл за знак. Но пугаться уже устал.

Они разделили остатки еды из сумки. Филин выпотрошил свою, где кроме кислых ягод пряталось целое семейство грибов на мясистых ножках. Ловко очистил от плёнки и мусора. Промыл в речке. Потом их жарили вместе с сыром. Сливочные ломтики плавились, стекали на шляпки. Яство получалось изумительное.

Липкуд удивил Филина чудным кафтаном, где с изнаночной стороны пестрело не меньше трёх десятков разнообразных карманов. Большие и маленькие. Яркие и невзрачные. С узорами и без. Они были сшиты из украденных платочков, распоротых поясков, а то и вырезаны из платьев, стянутых с бельевых верёвок. Некоторые закрывались пуговицами, другие затягивались шнурками, третьи зажимались чем-то вроде прищепок.

Внутри хранилось всё, чего требовало житьё-бытьё странника: горстка медяков, фляжка, соль, кремний, деревянный гребень, пара флакончиков с лекарством на случай, если опять заболит треклятый зуб, уголёк для глаз и бровей, коробочка сухих красок для лица, чтобы сразу видели — нищий размалёванный певун — и не трогали. Был тут и ножик, которым Косичка недавно отпиливал ткань от подола, и нитка с иглой для подшивания краденой одёжки, зачастую слишком просторной. В левом рукаве ютилась дудочка, в правом — расписной веер — незаменимый атрибут для выступлений, где нужно изобразить женщину. Липкуд прикрывал лицо, оставляя только густо обведённые чёрным глаза, менял голос и превращался то в высокородную даму, то в портовую распутницу, то в жуткую ведьму. Покопавшись ещё, можно было выудить кольцо с маленьким жёлтым камнем, которое Липкуд хранил в память о матери, вороний череп, разноцветные перья и многое-многое другое. Красный кафтан был сокровищницей. Косичка не расстался бы с ним, даже утопая в болоте.

Как только все трое поужинали и обсохли, ветер испортился. Огонь стал строптивым, непослушным. Дым лез в глаза и нос.

— А я-то заночевать тут хотел, — невесело сказал Косичка. — Тушите, пока болота не загорелись. А то будет нам банька.

Вторую половину дня путники огибали гору. Липкуд искренне советовал Филину держаться от них подальше, но молчаливый парень, видно, так соскучился по людям, что не ушёл даже после жутких историй о кладбище. А может, он и сам был шаманом. Кто его знает. Косичка не возражал. От Филина было много пользы. Он даже согласился понести на закорках Эллу, когда та совсем выбилась из сил и заплакала. Девочка так и уснула, обхватив его за шею. Утомить Липкуда было не так-то просто. Он столько дорог исходил, что со счёту сбился. Да и Филин оказался крепче, чем выглядел. Только лупал по сторонам здоровенными глазами, да время от времени подсаживал сползающую Эллу.

Наконец, корявая гора осталась позади. На севере застыли неподвижные волны холмов. Смурное небо не спешило плакать дождём, но и проясняться не хотело.

— Тебе не жутко, а? — спросил Липкуд, ища поддержки у Филина.

Тот пожал плечами: «Не очень».

— Эй, — Косичка взялся тормошить Эллу. — Вставай, а то всё пропустишь.