Дети декабря

«Арсенальная» мне не то чтобы нравилась, но определённо интриговала. Большая её часть занята помещениями, отделанными серой и красно-коричневой плиткой, а на свободных пространствах платформы утром и вечером густо толпятся люди, и я всегда очень боялся, что одно лишнее движение – и чья-то кровь будет на рельсах. А когда не боялся, то, ожидая поезда, фантазировал, что здесь спрятаны бункеры на случай войны.

На эскалаторах, между которыми на пятачке обычно просят денег цыганки и скрипачи, наши успевают проскандировать названия едва ли не всех крымских городов. Мне нравится Керчь, потому что коротко, а значит, не так позорно. Хотя всё равно громко, сколько бы я ни пытался занять себя разглядыванием наклеек, прилепленных к ситилайтам: «Геть банду», «Янукович – пидарешт», «Майданемо Януковича».

На выходе из метро вливаемся в колонны ребят с георгиевскими ленточками. Они с Донбасса. В чёрных шапках-«гондонках», дутых куртках, массивных ботинках. Суровый привет из девяностых. Стоят, как на школьной линейке, по двое. Осталось только за руки взяться, и можно заливать на гей-сайты, пустив саундтреком «Осень, осень, ну давай у листьев спросим…».

Мне кажется, что мы, крымские, выглядим старше, монументальнее, но случись драка – и донецкие переработают нас в уголь.

– Вениамин! – Нашего лидера приветствует косматый медведь в чёрном спортивном костюме с белыми адидасовскими полосами на рукавах. – Мы стартуем.

– Понял тебя, Иннокентий!

Мир определённо несовершенен, раз этого огромного человека с лицом будто сделанным из гипсокартона зовут Иннокентий.

Под скандирование «Донбасс!» донецкие уходят. Мы становимся на их место.

Хочу выпить кофе. И не хочу держать транспарант. Но на кофе нет времени, а на транспарант – человека. «Не подведи!» – всучивают мне транспарант. Как тут подведёшь? – и мы двигаем в Мариинский парк.

3

– Где их только берут таких, а? – досадовал отец, глядя очередное политическое ток-шоу.

Хотя мне более существенным виделся ответ на вопрос «как?». Потому что, вопреки теории Дарвина, естественный отбор на Украине проходил странным, парадоксальным образом: по правилу, выученному ещё в детстве, когда на море хочется в туалет, выход, казалось бы, очевиден, но оно, зараза, всплывает, и ты, ускоряясь, гребёшь, словно не твоё это, не из тебя.

Стоя на митинге Антимайдана в Мариинском парке, глядя на седого старичка-боровичка, по обыкновению зачитывающего текст с бумажки, я лишний раз убеждаюсь в правоте собственных наблюдений. Запинаясь, подглядывая в бумажку, депутат Партии регионов произносит предположительно огненные, лавоподобные речи, которые, вылетев из его перекошенного отчаянием рта, остывают и превращаются в пепел.

Он рассеивается над толпой, погребая идеи и устремления, слова и жесты, превращая Мариинский парк в крематорий, где, агонизируя, рвутся из раскалённых печей витеньки, коленьки и володеньки, а их острыми вилами загоняют обратно нуланды, бараки и арсении.

– Выше, выше транспарант! Громче, громче аплодируйте!

Мечется Вениамин Степанович, а я кажусь себе свинцовым дирижаблем, ждущим отправления у лестницы в небо. Сбежал бы, но каждого из нас инструктировали, что «покидать локации строго запрещено». «Иначе денег не ждите!» – стращал Вениамин Степанович. Значит, стоять, внимать. Хотя дело не в деньгах даже, а скорее в совестливом желании не подвести.

Благо, что мой транспарант передали высоченному Дрону с узловатыми руками-ветвями. А на трибуне меняются депутаты. Новый, с лицом-вареником даёт текст живо, уверенно, без бумажки. Возможно, даже говорит от себя. Толпа оживает, воодушевляется. Ура, ура, ура!

– Мы, Партия регионов, призываем оппозицию прекратить вооружённый протест, который может привести к жертвам! Надо не воевать, а договариваться! Мы все украинцы! И все желаем процветания нашей родине! Поэтому президент Виктор Янукович отказался подписывать с Евросоюзом кабальные соглашения. Да, мы хотим в Европу, но на равных условиях!

– Да!

– Ура!

– Правильно!

Музыкальная пауза. «Песняры» заряжают «Беловежскую пущу». Вокалист старается так, будто пробуется в Black Sabbath, пока Оззи Осборн, не попрощавшись, уехал в очередной алкогольно-наркотический трип.

А дальше – вновь политиканы. Пока Вениамин Степанович не командует нам:

– Обед!

4

Между деревьями в Мариинском парке антимайдановцы установили армейские палатки. Солнечные лучи – пусть ветви и без листьев – пробиваются слабо, и ещё лежит стекольной крошкой то ли снег, то ли лёд. Из палаток валит дым буржуек.

Забравшись внутрь, хочу подсесть к печке, но подступы заняты насупленными людьми, сидящими на корточках и на ящиках. Приходится стоять поодаль, греться. Ближе к выходу на лежаках спят закутанные в тряпьё и шерстяные, как в поездах, одеяла люди. Виднеются лишь носы, щёки. Пахнет спиртом и гарью. Искры вырываются из приоткрытой дверцы буржуйки и мечутся, играя друг с другом. Но от земли веет холодом, словно ледяными касаниями покойницких рук он тянет вниз, в криогенную камеру вечности.

Люди быстро набиваются в палатку. Долго в ней находиться нельзя, все должны греться.