Дети декабря

Я начинал разговор с чепухи вроде: «Извините, а здесь можно сесть на десятый маршрут?» А в итоге брал номера телефона.

Студентки были решительнее, бойче, наглее, но абитуриентки охотнее соглашались на фотосессию или – «потом сама сотрёшь, обещаю» – видеозапись. Абитуриентки реже заводили разговор о подарках, и я ограничивался покупкой двух баклажек «Оболонь светлое» и большой красной пачки фисташек. Иногда попадались не расколотые, без трещинки, и я, сердясь, пытался разгрызть их; девушка смеялась и протягивала мне свою фисташку, наклоняясь так, что можно было рассмотреть груди, между которыми чаще всего болтался какой-нибудь амулет или кулон, но иногда встречались кресты, стопорившие меня: каждый раз, когда девушка спускалась вниз, я испытывал стыдливую брезгливость оттого, что распятие касалось члена.

Девушки звонили, болтали о «Камеди Клабе», «Сумерках» и айфонах. Когда меня спрашивали, слушаю ли я и что вообще делаю, отвечал: «Возбуждаюсь от твоего голоса».

И тогда некоторые включались в телефонную игру. Возможно, подобной реакции не было бы у моих сверстниц, но проверить этого я не мог, потому что свободные тридцатилетние, сорокалетние, плюс-минус, женщины, как по мне, имели массу отягощающих факторов. Ребёнок. Или два ребёнка. Или навязчивое желание выйти замуж. Или печальный опыт с мудаками-мужьями.

Я бесконечно говорил об этом со знакомыми или коллегами, сексуально голодные мужики так любят сплетничать, и они заявляли:

– Да, да, если ей тридцать пять, а она без мужика, то что-то не так.

– А если это её осознанный выбор?

– Бизнесвумен? Не наш вариант.

Глядя на такого, плохо выбритого, похмельного, в заляпанной канифолью робе, я думал, что, возможно, женщинам не так уж не повезло с «не нашим вариантом».

Нет, проблема гнездилась не в женщинах, они все по-своему были прекрасны, а во мне. Ведь кроме того, чтобы заниматься сексом, нужно было общаться, и если со студентками я мог трепаться, например, о Guns N’Roses, хотя большинство слушали «инди», то сверстницы с Welcome to the jungle просили переключить на «Русское радио».

К тому же часто «тридцатилетние плюс» оказывались слишком. Слишком податливы – могу не успеть. Слишком зажаты – что с моим телом? Слишком докучливы – не хочу быть одна.

– Нет, это ты слишком, – смеялся Игорь, когда я делился подобными соображениями.

Он сам жил с тридцатишестилетней Валерией в её квартире на Оболони, на зелёной улице, названной в честь венгерского писателя и революционера Мате Залки. Валерия – она называла себя только так, и все остальные должны были поступать аналогично, хотя я с трудом представлял, как Игорь, меняя позу, выговаривает это викторианское, долгое «Валерия», – угощала меня вишнёвым пудингом и напоминала, что она директор украинского филиала крупной шведской фирмы. Я смотрел на её короткий «ёжик», бульдожьи щёки, полную грудь и заставлял себя думать о ней хорошо, потому что обо всех людях, в общем-то, надо думать хорошо, а о девушке лучшего друга тем более.

– У неё красивые глаза, хм. И голос томный, хм. И голова… какая же у неё огромная голова!

Но я совершенно отчаялся, капитулировав окончательно, когда полыхнуло давнее, но ещё не проговорённое: «Он с ней из-за денег, из-за квартиры!»

В этом моём обвинении, которое Валерия, как умная женщина, сразу же почувствовала, аккумулировался целый спектр эмоций: от ощущения собственной неполноценности до подобия ревности.

Я понимал, Игорь заполняет пространство внутри меня большее, чем кто-либо. И когда Валерия прилепилась, срослась с ним, я невольно вступил с ней в конфронтацию, вынужденный, тем не менее, разыгрывать вежливый интерес. Нечто похожее происходит с матерью, когда её сын уходит к невестке.

И всё же дружба священна, так я думаю. Мне хочется сказать об этом Игорю лично. Мы должны выпить пива «Бердичев»; пусть декабрь, пусть люди мёрзнут за деньги или идею, но мы обязаны – не ради себя, но ради них, потому что всё компенсируется. Должны купить рыбу под пиво; я люблю жирную, чтобы пальцы блестели, а Игорь предпочитает сухую, чтобы икра легко отделялась и рёбра можно было разжевать вместе с мясом.

Прикидываю, какую и где рыбу лучше взять. Останавливаюсь на тарани и судаке. За ними надо ехать к метро «Славутич», спуститься по лестнице, миновать неказистый шалман, который держат жирный азер со стервозной русской женой, разъезжающей на «Хонде Аккорд», миновать рыночек и справа от двухэтажного здания, где внизу зелёной вывеской завлекает супермаркет «Фора», зайти в магазинчик «Продукты». Там за прилавком томится молодящаяся старуха с крашенными хной волосами; каждый раз, когда продаёт рыбу, а больше, похоже, никто у неё ничего не берёт, она приговаривает: «Такой рыбы, как у меня, вы нигде не найдёте…»

И я хочу увидеть старуху. И купить у неё рыбу. И затариться «живым пивом» на «Европейском» рынке. И сесть на метро, и поехать к Игорю. Чтобы почти всё было как раньше.