Дети декабря

– Мы закрыты, – огорошивает продавщица, но отступать в этот вечер, нежный, как дрёма, нельзя.

– Мы быстро, правда.

Протискиваясь в дверь, стараюсь улыбаться.

– Ладно, ладно, – соглашается продавщица.

Берём упаковку баночного пива, чипсы, колбасу, сыр, шампанское, бананы. И литровую бутылку водки.

– Водка? – удивляется Петра.

– Это мне.

– Либиш?

– Иногда. Простите, у вас есть маринованные огурцы?

– По-моему, только свежие, хотя, – она идёт в угол магазинчика, – кажется, тут осталась последняя баночка. Вам повезло.

В маринаде с укропом покоятся крупные перезрелые огурцы. На этикетке значится «Долина Желаний». Название подходящее.

На кассе жду, когда Петра докинет половину необходимой суммы, но она лишь пассивно стоит рядом. Приходится тоскливо платить самому. Где европейское правило, когда в паре каждый платит сам за себя?

Петра живёт в двухкомнатной квартире на четвёртом этаже. Сообщает, что друзья её тусуются на Майдане. Я только рад их отсутствию. Окна кухни выходят на Владимирскую горку. Я вижу князя Владимира, держащего подсвеченный крест и смотрящего на левый берег Днепра. Петра ставит алкоголь и еду в холодильник.

– Есть будешь?

– Да. – Пытаюсь вспомнить, когда ел в последний раз.

– Погляди там, – говорит Петра, показывая на холодильник, и уходит из кухни.

Открываю дверцу. На боковых полках – яйца, майонез, кетчуп, йогурты. В основном отделении – принесённые сыр, колбаса, еда из «Макдоналдса». Выбираю гамбургер и ветчинные сосиски, найденные на нижней полке. Запиваю купленным «Старопраменом».

Петра возвращается переодевшаяся в серо-розовый спортивный костюм.

– Пива?

Достаю банку, открываю, пуская пену.

– «Старопрамен»? – глотнув, удивлённо спрашивает Петра.

– Как видишь.

– Не «Старопрамен», – заявляет она. – «Старопрамен» другой. А это… плохо.

– Всё пиво плохо. От него растёт живот.

– Не любишь пиво? Нет живота.

Хмыкаю:

– Нет, это скорее гены. Впрочем, живот всё равно появится. У Буковски вот вырос к концу жизни. Когда он стал больной и толстый. А ведь только начал понимать женщин.

Судя по взгляду, фраза ей не совсем понятна. Надо говорить коротко, ёмко.

– Буковски. Писатель.

Я для чего-то показываю живот и бороду.

– Да. Буковски. Нравится мне.

– Мне тоже. Предлагаю за это выпить.

Заход так себе. Достаю водку и «Долину Желаний».

– Не водку.

– А, да, шампанское.

Бутылка «Артёмовского» специально для Петры.

– После пива нет.

А говорят, чехи – самая пьющая нация в мире. Хотя, возможно, это касается лишь мужчин.

– Хм, кино?

– Ческо.

– Чешское кино?

– Да.

– Я не понимаю по-чешски.

– Эксперимент. Нет слов.

Экспериментальное немое кино из Чехии. Ради этого стоило ехать в Киев. Открывать новые горизонты – так говорят?

– Хорошо, давай. Включай фильм. Я возьму еду и пиво.

Понимаю, что мы общаемся с Петрой так, будто давно знакомы. Скорее друзья, нежели любовники.

Она уходит. Я нарезаю колбасу, сыр, достаю из банки «Долины Желаний» огуречного монстра с пожелтевшим брюхом. Беру всё это вместе с водкой и двигаюсь в комнату.

Петра устроилась на диванчике, поджав под себя ноги. На экране ноутбука расхристанный парень насаживает на вилы обнажённую плоскогрудую девицу. За убийством – кровь почему-то кислотного, как у Хищника, цвета – наблюдает ещё одна чешка, но у этой грудь притягательно больше.

– Это кино? – морщусь я.

– Да. Знакомый – режиссёр.

– Он снял это?

– Да, – не без гордости.

Мне до покалывания в ступнях хочется знать, что у Петры общего с её знакомым.

– Откуда ты его знаешь?

– Экс-бойфренд.

– И много кино он снял?

– Что?

– Сколько фильмов?

– Один, два. – Петра показывает, чтобы я дал ей колбасы.

– Как его зовут? – Выпиваю водки раньше, чем собирался.

– Мартин.

Как гуся. Он, наверное, и сам похож на гуся: высокий, надутый, со здоровенным кадыком и ещё большим носом. Так я его представляю.

– Он режиссёр клипу. Музыкант.

– Рок?

Петра кивает.

– На что похоже?

– Radiohead, – отвечает не думая; наверняка то, что говорил ей сам Мартин.

– А из более старого?

На этот раз Петра задумывается:

– Joy Division, INXS.

Мне безразличны и те и другие, но я вспоминаю, как закончили Кёртис и Хатченс[15], и Мартин уже не видится мне столь непобедимым.

– Отлично, – говорю я. – Кстати, откуда ты знаешь русский?

– Много в Киеве. Тут все говорят русским.

Ей заметно надоедает наш разговор. Она хочет, чтобы мы смотрели фильм Мартина. А я хочу её сзади. Желательно перед зеркалом. Чтобы, как говорят крутые парни в крутых американских фильмах, стереть с её лица эту дурацкую ухмылку.

Фильм Мартина слизан с «Прирождённых убийц» Стоуна. Только главный герой похож не на Вуди Харрельсона, а на Гарри Поттера, и когда он убивает очередную девицу, то забавно, словно псина, дёргает носом.

Не знаю, говорить ли об этом Петре. Критиковать ли её бывшего? Рекомендации тут могут быть разными – я бы остановился на «сказать», – но чешки непредсказуемы. Во всяком случае, в моём сознании.

– Мартин ругал себя. За фильм. Как он сыграл.

Ещё и актёр, вот как! Вездесущий Мартин. Сперва это злит, но я присматриваюсь к ухудшенной, пускающей слюни версии Гарри Поттера и вскоре, наоборот, воодушевляюсь. На его фоне я Вуди Харрельсон.