Дети Дня (СИ)

С юга и востока город окружали знаменитые сады, с которыми могла сравниться красотой в час весеннего цветения лишь долина Уэльты. Весна приходила сюда позже, и если в Уэльте сады отцветали к этой поре, то здесь цветение было в самом разгаре, и тем прекраснее и трепетнее был этот вечерний час для барда Онды, приученного видеть неуловимые моменты бытия. На то он и был бардом.

Онда много что заметил по дороге нового, и ему не понравились эти перемены. Он заметил то, чего раньше не было в селениях к востоку от Кольца — частоколы вокруг сельских хуторов и усадеб, а порой и вокруг всей деревни. Две ночи назад хозяйка постоялого двора не стала брать с него денег, когда он сказал, что бард, а за стол и кров попросила «запеть» частокол. Онда спросил — от чего или от кого? Хозяйка не стала мяться, а, загибая пальцы, сказала:

— От тварей разумных и неразумных — это раз, от теней — это два, от лихих людей — это три, и от слухачей — это четыре. Чтобы мимо шли.

Онда сделал, что смог. Про тварей и слухачей было понятно — с тенями и лихими людьми было хуже. Про тени он уже не первый раз слышал, и чем ближе к Столице, тем чаще, но толком понять было трудно, о каких именно тенях идет речь. Однако люди их боялись, и Онда не раз видел, как кто-нибудь да проведет круг холодным железом. Так, на всякий случай.

Вроде все было как всегда. Весна, томное, медовое солнце, острый запах молодой листвы, черная, исходящая паром земля. И назойливая, непонятная тревога. Онда сидел у дверей, в тенечке на скамье, глядя на дорогу.

— Устал? — спросила хозяйка, отирая руки передником.

— Есть немного. После песни всегда так, — он виновато ухмыльнулся — здоровый мужик, а вот ослабел.

— Сейчас перекусить подам… Ишь, опять едут…

— Это кто такие? — спросил Онда.

— Да принцессины дети.

— Кто?

Хозяйка посмотрела на него сверху вниз, снисходительно, как городская на деревенщину.

— Принцессины дети. У нее, понимаешь, своих детей нет, так она теперь сирот собирает. Самых малых годами. Построила Дом Детей, и собирает туда сирот. Говорят, у принцессы есть дома и в других местах в Пятине-то.

— Так много сирот?

— Да нет, не все сироты. Кто лишние рты сплавляет, кто в учение отдает. Накормят-оденут, воспитают… — Она поджала губы. — А я б не отдала.

— Что так?

— Да не знаю. Ты сам, господин, знаешь, что сирот родня берет под крыло, община, всем миром должны растить да воспитывать. А вот так отдать — это как выбросить. Не по-людски как-то. Не по нраву мне это — и все.

Женщина ушла в дом. Онда покачал головой. Он сам был сиротой, и его воспитывала вся деревня, и все его в дорогу собирали в Дом Бардов. Эти люди, может, и недодали ему ласки, но его не обижали, и был он сыт и одет.

Онда не сводил глаз с маленького возка, запряженного двумя крепкими низкорослыми лошадками. На возке сидели детишки, все не старше лет пяти-шести. Одного, совсем мелкого, держала на руках рыженькая девочка, видать, сестричка. Возком управлял мужчина средних лет, заурядной внешности и в заурядной одежде. На возке вместе с детьми сидела такая же заурядная неприметная женщина в мужских штанах и длинном распашном платье. Возок остановился у только что запетой Ондой ограды. День был теплый, солнце припекало, и у Онды на мгновение закружилась голова.

Мужчина и женщина стояли перед входом. Четкие тени падали на пыльную серо-желтую дорогу от их ног. Черные-черные тени. У Онды похолодело внутри, и странная дрожь прошла по позвоночнику, когда он сообразил, что здесь не так. Тени взрослых были не такими, как следовало. Как будто их отбрасывали не мужчина и женщина, а что-то другое. Он посмотрел в глаза мужчине. Они были полны тени. Это было всего лишь мгновение, затем глаза его снова стали обычными, усталыми и тусклыми. Он вернулся к возку, сел на облучок, шевельнул поводом, и лошадки снова потянули возок по дороге, к Столице. Мужчина и женщина не сводили с барда недобрых глаз, пока возок не проехал мимо.

— И часто они так едут? — хрипловато спросил он, когда хозяйка снова вышла на порог.

— Да раз в неделю-две бывает.

— И давно?

— Да уж года три, как король перестал в Объезд уезжать. А вот говорят, что скоро снова поедет! И все исправится!

— Что исправится-то?

Женщина неопределенно махнула рукой.

— Да все. И частокола не надо будет.

Онда помотал тяжелой, словно с похмелья, головой. Кому или чему он посмотрел сейчас в глаза?

Он двинулся в дорогу, как только смог.

Древние стены сохранились только в верхнем городе. Столица была опоясана тонким каменным кружевом, розовым в мягком свете весеннего заката. Холодало. Онда тронул повод, и здоровенный лоснящийся вороной битюг — только такой мог выдержать Онду — двинулся к мосту.