Дети дорог

– Это всего лишь… ромалийские пляски. – Я подошла ближе, скользнула кончиками пальцев по шраму на груди харлекина, чувствуя, как простое человеческое тепло сменяется лихорадочным жаром, изливающимся из глубины тела. – Сон, в котором я вложила в грудь живого существа принесенный из шассьей пещеры топаз…

– Получается, не только дудочникам нужно держаться подальше от кочевых ведьм, – тихо, очень тихо пророкотал Искра, осторожно, нарочито аккуратно возвращая трубку на подоконник. – Вы не только переворачиваете все с ног на голову, но и заставляете верить в то, чего нет.

Заскрежетали стальные пластины, покрывшие могучую руку. По рыжим волосам, моментально вставшим дыбом, заметались бело-голубые искры, лицо харлекина застыло, жутковатый оскал раскроил его пополам от уха до уха. Я хотела отшатнуться, но не успела: жесткие пальцы до боли сдавили тонкое запястье, удержали, притянув меня еще ближе, так, что изуродованное превращением лицо почти коснулось моего.

– Я не марионетка. – Упавший до глухого рокота голос холодной змейкой скользнул вдоль позвоночника. – У меня нет хозяина.

Рыжая прядь коснулась моей щеки, что-то больно щелкнуло по коже, будто кто-то невидимый огрел нагайкой. Несильно, предупреждающе. Я ойкнула, попыталась отодвинуться от харлекина, прижимая ладонь к горящему от невидимой пощечины лицу, и тотчас удерживающие меня стальные пальцы разжались.

Искра шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы и резко встал, с грохотом опрокинув стул. Повернулся ко мне спиной и одним движением сдернул халат, раздраженно бросая его на пол, как грязную истлевшую тряпку. Распахнул ставни, едва не выворотив засов из петель, и уселся на подоконник, спустив ноги в пустоту.

– Далеко собрался в таком-то виде? – негромко поинтересовалась я, не решаясь коснуться опущенного плеча или хотя бы подойти ближе. – Там все-таки холодно.

Он глухо, отрывисто рассмеялся, обернулся, демонстрируя стремительно изменяющееся лицо. Железное чудовище, кое-как умещавшееся в оконном проеме, оскалилось, смех зазвучал ниже, басовитей.

– В таком виде я не слишком сильно буду отличаться от случайных прохожих.

Когда в комнату заглянула прибежавшая на грохот ромалийка, я уже закрывала ставни, надеясь, что полусонная женщина не заметит две яркие голубоватые звездочки на соседней крыше.

Утро, выдавшееся сырым и холодным, совершенно не способствовало пробуждению. Белесый туман мелкими капельками оседал на волосах, промозглый ветер забирался под юбку, проникал за воротник свиты, заставляя плотнее кутаться в одежду и раздувая желание остаться в теплом доме.

Я вяло плелась следом за Ровиной, неприкрыто зевая и стараясь глядеть себе под ноги, чтобы не промерять потертыми сапогами все встреченные на пути лужи, покрытые тоненьким, хрупким ледком. Утренний холод меня не разбудил, а, напротив, погрузил в состояние какого-то отупения, когда сил хватало лишь на то, чтобы выполнять несложные команды. Подать посох. Идти следом. Смотреть под ноги.

Когда лирха вытаскивала меня из кровати, я всеми силами цеплялась как за одеяло, так и за остатки какого-то весьма приятного сна, в котором фигурировал Искра, одетый в шубу из лисьих хвостов и почему-то предлагающий сначала руку, а потом сердце. Что мне надо делать с этими частями тела, объяснено так и не было, но сон почему-то оставил после себя странное, будоражащее ощущение, которое безжалостно смахнула Ровина, вылившая мне на спину полчашки холодной воды со словами, что пора вставать.

Ненавижу раннее утро… Особенно когда полночи лаешься с харлекином в попытке выяснить что-нибудь полезное и новое для себя, а в результате получаешь лишь головную боль и еще большее количество вопросов. Особенно после того, как наконец-то улеглась в кровать, с которой вначале пришлось убрать ворох одежды и запасных одеял, долго ворочаешься с боку на бок, не в силах выбросить из головы слова Искры о кормовых территориях.

А когда наконец-то удалось заснуть, лирха Ровина пришла будить свою нерадивую ученицу со словами, что пора постигать тонкости городской жизни, а ранняя пташка червячка ловит. Как птицы и червяки связаны с неурочным пробуждением после бессонной ночи, я так и не поняла, но переспрашивать у непривычно бодрой и энергичной ромалийки почему-то не решилась.

Утреннюю тишину разбивали лишь наши шаги да еще стук Ровининого посоха о камни. Где-то хлопнула дверь, послышалась вялая, беззлобная ругань. Загряда, все еще окутанная туманным покрывалом, медленно, неохотно просыпалась под мелкой ледяной изморосью. Неотложные дела заставляли людей покидать теплые постели, но улицы почему-то оставались пустынными. Редкие прохожие торопились скрыться в подворотнях, пряча лица под широкополыми шляпами или кутаясь в плащи с капюшонами, отворачивались от нас с Ровиной, как от зараженных опасной болезнью, и едва ли не крестились вслед, наверняка думая, что отгоняют каких-то злых духов вместе со всеми несчастьями разом.